Победа над шахматной машиной

(статья 1928 года) 

Мудрость человеческая вновь, как и не раз, попала впросак, доказав лишь несовершенство человеческого разума. Ведь почти все знатоки, за самым ничтожным исключением, были непоколебимо уверены в победе Капабланки. Правда, большинство этих «провидцев» было настолько осторожно, что держало свое мнение про себя. Но кое-кто, и среди них — я, имел мужество публично высказать свое (а это значит — почти всеобщее) убеждение в превосходстве Капабланки над Алехиным. И с этими пророками гениальный Алехин сыграл «маленькую шутку», выиграв матч со счетом 6:3 — прекрасная, убедительная победа! Тот, кто не «открывал своих карт» до матча, может преспокойно уцепиться теперь за хвост успеха и утверждать, что он де всегда был убежден в таком исходе, что это, мол, было ясно всегда, что гений Алехина… и т.д. и т.д.

Я был другого мнения, скажу честно, и я, более, чем кто-либо, поражен исходом матча.

На мою долю выпала честь и удовольствие встретиться несколько раз с обоими мастерами за шахматной доской; я имел возможность хорошо изучить обоих — изучить их личные и шахматные свойства. И я поневоле должен был прийти к выводу (замечу в скобках — весьма унылому), что этот шахматный автомат, принявший обличие человека — Капабланка — не может быть побежден в матче (отдельные партии, конечно, не в счет и их следует отнести на долю случая!) ни одним из современных мастеров.

О стиле его писалось уже много. Ясность (я почти готов сказать: безотрадная ясность), исключительный дар далеко заглядывать вперед, или, вернее, предчувствовать ход событий, молниеносное и до небрежности легкое распутывание самых сложных комбинаций, беспощадная точность в технике, и главное — жуткая быстрота (Капабланка намного превосходил Алехина и Нимцовича и в игре a tempo), без малейших следов нервности и физического напряжения. Таким являлся Капабланка до сих пор, начиная с Сан-Себастьяна 1911 г. и до Нью-Йорка 1927 г., и у этого Капабланки не было и нет равных среди шахматных светил нашего времени.

Следом за ним стоял, без сомнения, Алехин, ибо трудно сказать, насколько соответствует теперь шахматная боеспособность экс-чемпиона Ласкера тем огромным требованиям, которые ставит длительный напряженный матч.

Преисполненный идей, пронизанный энергией, Алехин превосходит своих современников в объективности и в самопознании; это значит, что он лучше всех других умеет оценивать идеи, озаряющие его, и обладает большей, чем у кого-либо, логической силой для их реализации. Однако, при сравнении его, как матчевого противника, с Капабланкой, приходилось отметить несколько черт в пользу последнего: Капабланка играет быстрее, он никогда не попадает в цейтнот, с Алехиным это случается нередко; Капабланка любит простоту и ясность, Алехин — комбинацию, а благодаря этому у Алехина больше опасности запутаться. Турнирные успехи обоих подтверждали это, так сказать, боевое превосходство Капабланки, который, как известно, всегда опережал Алехина с значительным перевесом в очках и не проиграл ему ни одной партии. Тот, кто взвесил все эти моменты, тот не мог поступить иначе — он должен был ставить за Капабланку. И я сделал бы это без колебаний, отвечая за него десятью против одного.

И вот удар грома: Алехин блестяще победил! Это — неожиданность, но радостная, это — разочарование, но приятное. И, конечно, не с мелкой точки зрения личных симпатий! Нет! Ведь здесь боролись не просто два человека, здесь столкнулись два руководящих направления современной эпохи. Не элегантному Хозе Раулю Капабланке-и-Граупера удивлялся я: «Он непобедим», а той стальной «технике небоскребов», которую он олицетворял. Не импульсивному Александру Александровичу Алехину восторженно аплодирую я сейчас, а тому романтизму, который характеризует его шахматный стиль.

Конечно, не только у меня или у узкого круга моих коллег, но и у множества молодых шахматистов с сердца упал камень: да, творческий порыв, поэзия в шахматах еще способны торжествовать над холодной техникой, да, американизм в шахматах не является еще венцом всего?

Верно, конечно, и я утверждал это в своей статье «Загадка борьбы за первенство в мире» (см. «64» № 22) — Капабланка в этом матче оказался не тем, былым Капабланкой. Он не раз допускал грубые ошибки, например, в 1, 12, 27, 32 и 34 партиях. Чем это объяснить? Здесь не находится вполне удовлетворительного объяснения. Но если Капабланку в лучший период его успехов позволительно было сравнивать с живой шахматной машиной, то да будет позволено продолжить это сравнение и теперь, когда «непогрешимый» грубо ошибался, «непобедимый» оказался побежденным. Между творческим и машинным совершенством разница заключается в том, что первое базируется на богатстве идей, второе — на нормализованном шаблоне. Художник может подняться на недосягаемую высоту даже и в том случае, если тело его превращено болезнью в жалкую развалину (Гейне — «Романцеро»), машина же, самая совершенная, самая чудесная, часто останавливается из-за крохотной песчинки, попавшей в ее колеса.

Но я не хочу сам слишком забираться на поэтические высоты.

Капабланка был убежден, что он является несомненно сильнейшим игроком в мире, что ему нет в настоящее время достойного противника, и с этим убеждением он выступил против вызвавшего его. И как потрясающе должно было подействовать даже на него, человека без нервов, то обстоятельство, что он проиграл сразу первую партию, да еще белыми. И каким моральным подкреплением явился выигрыш для Алехина, который шел на борьбу с сознанием, что перед ним противник, еще никем непобежденный, и победить которого, может быть, и не в силах человека!

Столь же радостным, как факт торжества стиля, выразителем которого является Алехин, представляется мне и другое обстоятельство: звание чемпиона мира перешло вновь в Европу.

Это несколько эгоистическая радость. Для европейской шахматной мысли важно, чтобы чемпион мира по шахматам был здесь, а не за горами. Это несомненно усилит расцвет шахматной мысли, пришпорит на новые достижения.

Газеты сообщают, что в начале 1929 г. в Нью-Йорке состоится матч-реванш. До сих пор еще не было случая, чтобы побежденный чемпион мира вернул свой утерянный шахматный трон. Но на этот раз я поостерегусь пророчествовать и предпочту лучше сослаться на тот стих,, которым я закончил свою предыдущую статью: «Есть многое на свете, друг Горацио»…

 

Автор: Рудольф Шпильман
Источник: Шахматы и шашки в рабочем клубе 1928, #01