Размышления над шахматной историей

,

в

Полное название книги: «Боги, обжигавшие горшки» (Размышления над шахматной историей). Автор — Валерий Сегаль.

Вниманию читателя предлагается монография, анализирующая некоторые узловые моменты шахматной истории. Это не пособие по истории шахмат — таковые уже написаны и весьма удачно. Вместо того чтобы вспоминать биографии выдающихся мастеров во всех подробностях и рассматривать ход борьбы в многочисленных турнирах и матчах мы лишь остановимся на некоторых деталях, не получивших до сих пор должного освещения, а также порассуждаем на отдельные темы, где, на наш взгляд, последнее слово еще не сказано. Очевидно, что при таком подходе мы ориентируемся лишь на читателя, уже знакомого с шахматной историей.

В первую очередь нас будут интересовать следующие проблемы:

  • 1. Формы и перспективы борьбы за мировую корону;
  • 2. «Политизация» шахмат;
  • 3. Роль шахмат в общественной жизни.

Автор не претендует на истину в последней инстанции и будет рад, если его работа поднимет или оживит дискуссию по актуальным вопросам прошлого и настоящего нашей игры.

В основном мы будем рассматривать период от 1886 года до настоящего времени. Мы разделим этот период на две истории — новую и новейшую: новую будем отсчитывать с 1886 года, т.е. с момента учреждения титула «Champion of the World», новейшую — с матч-турнира на первенство мира 1948 года.

Пролог

Что такое шахматы? Спорт, наука или искусство?

Шахматы — прежде всего игра, и первые шахматисты, не обремененные мыслью о стратегии, не мудрствуя лукаво, вели в бой свои игрушечные армии навстречу столь же неискушенному, но порой казавшемуся таким коварным врагу. Подобно неопытным полководцам, те игроки не давали себе труда задуматься о гармоничном развитии своих сил на поле боя и уповали на численное превосходство, не понимая при этом, что успех в битве обеспечивает лишь преобладание над противником на главном участке фронта. Немногие партии, пришедшие к нам с тех времен, кажутся наивными, хотя порой они прекрасны, как невинные улыбки не искалеченных еще жизнью младенцев.

история шахмат до 18 века

Таково было детство шахмат, растянувшееся на века.

Итак, поначалу это была просто игра. Элемент науки впервые входит в шахматы лишь в XVIII веке, когда за доску садится Франсуа Филидор (1726-1795). Великий французский мастер первый подверг шахматные партии углубленному исследованию, и его замечания к ним показывают, что от него не ускользнули основные принципы шахматной борьбы, а многие его анализы из области шахматных окончаний актуальны и сейчас. Столь ценный вклад можно было ожидать от человека научного склада ума, но Филидор по профессии был музыкантом, более того — выдающимся композитором, основателем французской комической оперы, не забытым и поныне. Как шахматный теоретик он не был понятен современникам, но, становясь наукой, шахматы оставались игрой, и силу Филидора игроки той эпохи ощутили на себе сполна — великий французский мастер несомненно являлся сильнейшим шахматистом XVIII столетия.

Пришел век XIX, и научные идеи Филидора были надолго преданы забвению. Так случается во всех областях человеческой деятельности: задолго до того как прогрессивная мысль становится всеобщим достоянием, она бывает высказана, хотя и в несовершенном оформлении, гением-одиночкой, намного опередившим свою эпоху. Так или иначе, но шахматисты XIX века не последовали за Филидором. Они предпочитали играть на атаку любой ценой, не считаясь с требованиями стратегии, много и беспечно комбинировали, наивно полагая, что успех комбинации определяется лишь талантом игрока, а отнюдь не позиционными, почти научными к тому предпосылками. Крупнейшим представителем этого направления по праву считается немецкий математик Адольф Андерсен (1818-1879). Он не только восхищал современников поразительными по красоте партиями, но и вышел победителем первого международного турнира, состоявшегося в Лондоне в 1851 году. Андерсен был сильнейшим шахматистом середины XIX столетия; слава его держалась до 1859 года, когда он был побежден юным американцем Полом Морфи (1837-1884).

Морфи превзошел всех своих противников. Он также был блестящим комбинационным шахматистом, но внимательный анализ его партий показывает, что Морфи придавал значение методическому построению позиции и прекрасно понимал открытую игру. К сожалению, Морфи только играл (да и то всего три года!); он не оставил после себя книг, статей или комментариев к партиям, и мы можем лишь догадываться, являлось ли его понимание игры следствием глубокого научного мышления или просто гениальным откровением.

Близится XX век, ускоряется технический прогресс, сокращаются расстояния, улучшаются коммуникации между народами. Перемены касаются и шахмат: изобретены шахматные часы, все чаще проводятся международные турниры. На повестку дня выходит вопрос об официальном титуле чемпиона мира.

Шахматы становятся спортом.

Новая история шахмат

Глава I

ВИЛЬГЕЛЬМ СТЕЙНИЦ (1836-1900), чемпион мира 1886-1894 годов

В 1886 году шахматная общественность постановляет провести матч между двумя сильнейшими шахматистами планеты Вильгельмом Стейницем и Иоганном Цукертортом и провозгласить победителя официальным чемпионом мира. Этот матч прошел в различных городах Америки и принес убедительную победу Стейницу.

Стейниц был не просто первым чемпионом мира. Он был величайшим шахматным теоретиком из всех когда-либо живших на свете, ибо он первый придал шахматной игре наукообразный характер и подвел под шахматную теорию твердый логический фундамент. Однако прежде чем знакомить читателя с биографией Стейница и анализировать его вклад в шахматное искусство, обратим внимание на один малоприметный на первый взгляд нюанс.

Почему чемпион мира был определен в матчевой встрече двух шахматистов, а не в крупном турнире с участием многих претендентов? Вопрос не праздный: выявление чемпиона в матче войдет в традицию, и мы увидим, что на эту традицию еще столетие спустя будут ссылаться сильные шахматного мира в удобных для себя случаях.

Задержимся ненадолго на этом вопросе. Каковы преимущества выявления сильнейшего в матче? Сторонники матчевых единоборств обычно приводят два аргумента.

  • 1. В матче из большого количества партий сильнейший выявляется более объективно, чем в круговом турнире со многими участниками.
  • 2. В матче не бывает «договорных партий»; в турнире же участник, потерявший шансы на общий успех, может умышленно отдавать очки одному из претендентов на победу, концентрируя свои силы на встречах с его конкурентами.

Первое из этих соображений не выдерживает критики: ведь и турнир можно провести во много кругов, с тем чтобы на длинной дистанции объективно выявить сильнейшего. Более того, как раз в матче может победить не сильнейший шахматист, вследствие того лишь обстоятельства, что он психологически или по стилю игры неудобен сопернику. Первый аргумент, по-видимому, приводят в силу стереотипности мышления, либо… не желая произносить вслух второй аргумент, из которого отчасти вытекает первый.

Второй аргумент действительно серьезен, и нам еще предстоит с ним столкнуться, когда мы перейдем к анализу новейшей шахматной истории. Однако к моменту организации матча Стейниц — Цукерторт в мире было проведено лишь несколько крупных круговых турниров, и проблема «сговора участников» тогда еще не стояла на повестке дня.

Скорее всего, титул «Champion of the World» был разыгран в соревновании с двумя участниками лишь по той причине, что прошлом веке в связи с затрудненностью далеких путешествий было нелегко собрать крупный шахматный форум, а потому именно матчевая борьба получила широкое распространение и имела относительно богатые традиции.

Насколько вообще логичной была идея назвать первенством мира соревнование двух, пусть даже сильнейших, игроков, не прошедших никакого предварительного отбора? Совсем не было возможности иначе разыграть титул? Вернемся на несколько десятилетий назад.

1851 год. Лондон. Одновременно со Всемирной выставкой организуется первый в истории шахмат подлинно представительный турнир межнационального масштаба.

Чтобы обеспечить финансовую сторону мероприятия, в главных европейских столицах было проведено множество подписок. Предполагалось, что в Лондон приедут мастера из Германии, Франции, Италии, России, Австро-Венгрии и Америки.

В преамбуле приглашения, датированного 8 февраля 1851 года и разосланного шахматным клубам европейских стран и предполагаемым участникам, организаторы писали:

«Весьма желательно решить на практике вопрос о сравнительной силе знаменитых шахматистов. С этой целью мы приглашаем на турнир всех желающих всех стран».

Всех собрать не удалось: не смогли приехать представители Америки и России. И все же первый блин отнюдь не вышел комом: 27 мая 1851 года в борьбу вступили шестнадцать шахматистов из Германии, Франции, Венгрии и Англии. Выдающееся соревнование проводилось по олимпийской системе: на первом этапе играли до двух побед, в последующих матчах — до четырех. Как мы уже упоминали ранее, победителем вышел великий немецкий мастер Адольф Андерсен.

Если отвлечься от сложившихся позднее традиций, напрашивается вывод: лондонское соревнование гораздо больше походило на первый чемпионат мира, нежели состоявшийся тридцать пять лет спустя матч Стейниц — Цукерторт. Почему же Лондонский турнир не окрестили чемпионатом мира? Да просто потому, что это никому не пришло тогда в голову, а к 1886 году вопрос об официальном титуле уже назрел! Почему же не попытались вновь собрать крупный форум со многими короткими матчами между сильнейшими? Возможно, потому, что на тот момент шахматная общественность была убеждена в превосходстве Стейница и Цукерторта над остальными мастерами. Ну, а если бы было иначе, и в мире насчитывалось бы десять-пятнадцать приблизительно равных по силе мастеров? Это была бы уже другая история, и, возможно, сегодня мы имели бы иные традиции.

Итак, определимся: традиция выявлять чемпиона в матчевой борьбе возникла отчасти случайно, в основном же в силу инерции, причиной которой послужил тот естественный факт, что в век, предшествовавший научно-технической революции, матчевая встреча двух игроков была проще всего организуемой, а следовательно наиболее распространенной формой шахматного соревнования.

Практически одновременно возникла еще одна сомнительная традиция: не было выработано объективной системы выявления наиболее достойного претендента на матч с чемпионом мира; любой шахматист мог вызвать чемпиона, а чемпион мог ответить на вызов согласием или отказом. Конечно, зачастую шахматная общественность оказывала давление на чемпиона, а порой и честь шахматного короля требовала удовлетворения, и все же при такой системе понятно и объяснимо стремление чемпионов уклониться от матчевых встреч с наиболее опасными конкурентами. Мы еще не раз будем анализировать все эти нюансы, пока же вернемся к Стейницу.

Вильгельм Стейниц родился в Праге в многодетной семье мелкого торговца скобяными товарами. Нам неизвестно в каком возрасте первый чемпион начал серьезно заниматься шахматами, хотя этот вопрос представляет несомненный интерес. Мы знаем, что успехи пришли к Стейницу поздно: когда он впервые появился в венском шахматном кафе «Куропатка», будущему чемпиону мира шел 23-й год. Морфи, почти ровесник Стейница, уже с блеском завершил свою карьеру! Отнюдь не спринтер по натуре, Стейниц скорее походил на тех бегунов, которые медленно разгоняются, зато успешно выдерживают длительную дистанцию, обретая на ходу второе дыхание и черпая силы из интереса к самому бегу.

Международный дебют Стейница состоялся в Лондоне в 1862 году и принес относительный успех — VI приз. После этого турнира Стейниц остается в Лондоне; скорее всего, ему показалось, что шахматная активность в английской столице выше, нежели в Вене. Еще несколько успехов выдвигают Стейница в ряд ведущих мастеров Европы, а матчевая победа в 1866 году над самим Адольфом Андерсеном приносит ему неофициальную репутацию первого шахматиста мира.

По-видимому, именно анализируя партии своего матча с Андерсеном, Стейниц впервые усомнился в правильности господствовавшего в то время стиля игры и начал работать над созданием новой теории.

Стейниц взял под сомнение общепризнанную, благодаря победам Морфи и Андерсена, аксиому о необходимости атаки и разработал стройную универсальную теорию позиционной игры. Подробный анализ теории Стейница не входит в нашу задачу. Отметим лишь, что Стейниц произвел подлинную революцию в игре, и его открытия в шахматах сравнимы с достижениями Дарвина в естествознании и Маркса в социологии. Конечно, поначалу Стейница не понимали, но он жил уже в иные времена, нежели Филидор: постепенно «новая школа» обрела приверженцев, а в XX веке «по-новому» заиграл весь шахматный мир.

Почему же Филидора, сформулировавшего лишь простейшие основы позиционной игры современники не поняли, а за Стейницем, создавшим сложнейшую теорию, последовали? Ответ прост: во времена Филидора шахматы были лишь «кафейной» игрой, а в конце XIX века, когда шахматы сделались спортом, сила уже не могла не уважаться, и тот факт, что первым чемпионом мира стал основатель «новой школы», породил целое поколение адептов позиционного направления, и королевская игра приобрела научные очертания.

Таким образом, можно считать закономерным, что шахматы включили в себя элементы науки приблизительно в то же самое время, когда был учрежден официальный титул «Champion of the World».

Стейниц никогда не занимался тем, что мы сегодня называем «шахматной политикой». Насколько нам известно, он не получал персональных гонораров за участие в турнирах и всегда наравне с другими мастерами боролся за призы, установленные организаторами; он не искал себе легких партнеров для матчей на первенство мира — напротив, всегда «поднимал перчатку» самого достойного претендента; он никогда не пытался при помощи закулисных переговоров с организаторами отстранить от участия в соревновании опасного конкурента. Все это пришло в шахматы после Стейница. Когда «пришло», как развивалось, и кто являлся «законодателем мод» в каждом конкретном случае, нам предстоит разбираться. Стейниц же, вероятно, даже не задумывался о некоторых «дополнительных возможностях», которые предоставлял ему чемпионский титул. И как мыслителя, и как игрока Стейница всегда прежде всего интересовала истина.

Кто был самым выдающимся шахматистом всех времен и народов? Объективно ответить на такой вопрос невозможно — в большой степени это «приз зрительских симпатий». Если бы автора этих строк попросили присудить такой приз, он без колебаний вручил бы его Вильгельму Стейницу.

После победы над Цукертортом Стейниц выиграл еще три поединка за шахматную корону: в 1891 году в Нью-Йорке у Исидора Гунсберга и дважды — в 1889 и в 1892 годах в Гаване — у Михаила Чигорина. Наконец, в 1894 году Стейниц был побежден Эмануилом Ласкером. И лишь один матч, который Стейниц должен был сыграть в пору своего чемпионства, он не сыграл (хотя и тут он отнюдь не уклонялся!) — с Таррашем. На этом эпизоде стоит задержаться, ибо он дает пищу для интересных размышлений.

В 1890 году Гаванский шахматный клуб (как видим, он был в ту эпоху видным шахматным спонсором) предлагает провести матч на первенство мира между Стейницем и доктором медицины из Германии Зигбертом Таррашем, очень достойным претендентом, добившимся крупных успехов в международных турнирах. Чемпион согласен, но неожиданно отказывается претендент! Такого никогда больше не повторится: чемпионы будут уклоняться от борьбы, но отказ сильного претендента от шанса на шахматную корону навсегда останется явлением беспрецедентным.

Тарраш сослался на занятость врачебной практикой. Причина вроде уважительная, и все же возникают сомнения. В те годы Тарраш много играл в турнирах — значит практика позволяла отлучаться? Через год он вызвал на матч Чигорина — почему не Стейница?

Напрашивается вывод, что Тарраш опасался Стейница и не хотел рисковать своей репутацией. Весьма вероятно, но не странно ли: претендент (а не чемпион!) боится рискнуть своей репутацией и отказывается поспорить за чемпионский титул!? Такое возможно, пожалуй, лишь в том случае, если сам титул недостаточно престижен. А в самом деле, был ли во времена Стейница престижен титул чемпиона мира? Уточним, что мы рассуждаем в данном случае не о роли шахмат и шахматного чемпиона в обществе, а лишь о престижности чемпионского титула в среде самих шахматистов. Вопрос не праздный: с момента учреждения официального титула до его признания порой проходит время. Как тут не вспомнить уже упоминавшийся нами факт, что первый чемпион мира не получал персональных гонораров за участие в турнирах!

Мы не можем ничего утверждать: сегодня уже нелегко докопаться до истины, но весьма вероятно, что титул «Champion of the World» достиг своей максимальной значимости только в годы чемпионства Ласкера.

Глава II

ЭМАНУИЛ ЛАСКЕР (1868-1941), чемпион мира 1894-1921 годов

Второй чемпион мира родился в Берлинхене (Германия) в семье кантора.

Как и Стейниц, Ласкер по происхождению был евреем. Кстати, чем объяснить столь высокий процент евреев среди сильнейших шахматистов конца XIX — начала XX веков? Очевидно, тем же, что и преобладание негров в американском спорте и искусстве — дискриминацией этих меньшинств в большинстве других областей человеческой деятельности. Тут уместно обратить внимание на тот факт, что после Второй мировой войны засилье евреев в шахматах постепенно идет на убыль, а также припомнить, что в прошлом веке профессиональные боксеры-евреи нередко становились королями британского ринга.

В шахматы Эмануил Ласкер начал играть довольно рано и еще гимназистом подрабатывал в кафе игрой на ставку, но вундеркиндом не был и турнирную карьеру начал лишь в двадцатилетнем возрасте. Впрочем, он быстро достиг крупных успехов и уже через пять лет, в 1894 году, победив в матче Стейница, стал чемпионом мира.

В 1902 году Ласкер защитил диссертацию и стал доктором математики и философии. Впоследствии он написал ряд не слишком значительных научных работ, представляющих, впрочем, известный для нас интерес: в своих трудах молодой и зрелый Ласкер неизменно отстаивал концепцию беспощадной жизненной борьбы. Таким он был и в шахматах. Великолепно освоив принципы «новой» стейницевской теории, Ласкер отнюдь не педантично следовал им на практике. Если Стейниц в любой позиции руководствовался в игре своими методами, то Ласкер в одном и том же положении мог действовать по-разному, в зависимости от того, с каким противником ему приходилось иметь дело. Абсолютная истина его мало интересовала: иногда Ласкер сознательно избирал объективно не сильнейшее продолжение, если имел основания полагать, что именно такой путь наиболее неудобен для конкретного оппонента. Девиз второго чемпиона мира за доской можно сформулировать следующим образом: «любой ценой переиграть сидящего напротив».

Ласкер первый внес в шахматы элементы политики. Сразу определимся, что под «политикой» в шахматах мы будем понимать любые методы, идущие в разрез с принципами спортивного соревнования. Добавим, что отнюдь не любую «политику» мы однозначно осуждаем: скажем, сейчас мы будем говорить о финансовых притязаниях Ласкера, требовавшего — и получавшего! — персональные гонорары, намного превышавшие гонорары других мастеров за аналогичные результаты в одном и том же соревновании. Мы не осуждаем за это Ласкера, но констатируем факт.

Рожденный в небогатой семье, рано познавший относительную нужду, Ласкер, став чемпионом мира, стремился обеспечить себя прежде всего материально. В связи с этим любопытно задаться следующим вопросом: правильно ли мы себе сегодня представляем материальное положение шахматных мастеров той эпохи? Принято считать, что шахматисту-профессионалу в те годы жилось очень тяжело. Так ли это? Попробуем разобраться.

В качестве доказательств неудовлетворительной оплаты труда шахматных профессионалов начала XX века обычно приводят не конкретные цифры, а лишь тот печальный факт, что некоторые мастера той эпохи закончили свой жизненный путь в жестокой нужде. Однако подобные аргументы ничего не доказывают. Известно, что и многие американские боксеры, получавшие более чем солидные суммы за сражения на ринге, впоследствии бедствовали, и это объяснялось их неопытностью в делах и неумением распорядиться деньгами. Почему с той же логикой не предположить, что и корифеи шахмат, будучи гениями в своей области, оставались порой крайне наивными в повседневной жизни? Автор этих строк хорошо знаком со многими современными гроссмейстерами и может засвидетельствовать, что в большинстве своем эти люди отнюдь не практичны. Нелишне вспомнить и о сильнейших кризисах, потрясавших послевоенную Европу: в двадцатые годы в Германии в считанные дни стирались в порошок крупные состояния, что уж тут говорить о сбережениях шахматных мастеров. Надежнее обратиться к цифрам.

Откроем книгу «Международный шахматный конгресс в память М.И. Чигорина» (С.-Петербург, 1909). Добровольные жертвователи, начиная с Его Императорского Величества Государя Императора, расщедрившегося на 1000 рублей, и кончая неким Цыбульским, внесшим в кассу 10 копеек, составили весьма солидный бюджет турнира.

При двадцати участниках в турнире маэстро было установлено десять призов: 1000, 750, 550, 400, 280, 190, 120, 80, 50 и 30 рублей. Помимо этого, все участники получали по 10 рублей за каждое очко; кроме того, каждый участник получал определенное вознаграждение: русские игроки по 50 рублей, иностранцы — по 100. (Кстати, приводимый некоторыми советскими шахматными историками, в частности В.Пановым и Б.Вайнштейном, факт, что Ласкер, как чемпион мира, получал фиксированный гонорар в размере 500 рублей за каждую партию, представляется сомнительным, поскольку вся касса турнира составляла лишь 11.667 рублей 40 копеек; вероятно, Ласкер действительно получил дополнительную премию, но едва ли столь щедрую).

Чтобы понять эти сухие цифры, необходимо сравнить их с тогдашними доходами россиян. Откроем статистико-документальный справочник «Россия, 1913 год» (Издательство «Блиц», Санкт-Петербург, 1995). Годовой оклад русского генерала (полного) в 1913 году составлял 2291 рубль, полковника — 1309 рублей, капитана и военного священника — 982 рубля. Среднегодовая заработная плата российских рабочих по всем группам производств в 1910 году составляла 243 рубля. Как видим, победители турнира получили суммы, сравнимые с годовыми окладами старших офицеров русской армии, и даже неудачники покидали северную столицу отнюдь не «пустыми».

Но пример одного турнира и одной страны недостаточен. Перенесемся в Америку.

На крупном турнире в Нью-Йорке в 1924 году при одиннадцати участниках было установлено пять призов: 1500, 1000, 750, 500 и 250 долларов. Непризеры получили по 25 долларов за каждое очко (было сыграно двадцать туров). На сходном по уровню турнире 1927 года при шести участниках назначили три приза: 2000, 1500 и 1000 долларов. Средний доход американской семьи составлял в то время приблизительно 1500 долларов в год.

Анализируя эти данные, конечно, не стоит забывать о том, что крупные международные турниры проводились тогда не столь часто, как ныне, и все же следует признать доходы ведущих мастеров той эпохи удовлетворительными. Похоже на то, что Ласкер за годы своего чемпионства заработал немало, его разорила лишь послевоенная инфляция.

По-видимому, именно успешная финансовая политика Ласкера, требовавшего дополнительных чемпионских гонораров, принесла полное признание титулу чемпиона мира в среде самих шахматистов. При Ласкере все претенденты — и тот же Тарраш — искали встречи с чемпионом. Искали порой безуспешно, и в этом заключалась спортивная политика Ласкера, дорожившего титулом и не спешившего отвечать на вызовы наиболее опасных соперников.

Момент, когда Ласкер завоевал чемпионский титул — один из самых интересных в шахматной истории. Победа над Стейницем принесла Ласкеру формальный титул, но не признание: кое-кто посчитал, что 58-летний Стейниц уже не тот, что был прежде, а по-настоящему крупных успехов у Ласкера до той поры не было. Существовало и мнение, что Стейниц способен сыграть сильнее, а потому матч-реванш многим казался целесообразным. Кроме того, имели основания декларировать себя сильнейшими в мире Тарраш и Чигорин.

В такой ситуации естественно огромный интерес вызвал состоявшийся в 1895 году крупный турнир в Гастингсе. Это соревнование и поныне остается одним из ярчайших событий в истории шахмат. Помимо «большой четверки» — Ласкера, Стейница, Тарраша и Чигорина — играли Яновский, Шлехтер, Тейхман, Блэкберн, Шифферс и другие — всего 22 шахматиста. Сенсационную победу одержал никому доселе неведомый 22-летний американец Гарри Нельсон Пильсбери. На шахматном небосклоне засверкала еще одна яркая звезда; «большая четверка» превратилась в «пятерку».

В конце того же 1895 года в Санкт-Петербурге в полном соответствии с логикой момента предпринимается попытка провести матч-турнир пяти с целью окончательно прояснить соотношение сил на шахматном олимпе. Ввиду отказа Тарраша попытка эта не увенчалась стопроцентным успехом, и все же грандиозная битва в русской столице по своему спортивному значению далеко превзошла обычные турниры.

Ласкер, Стейниц, Пильсбери и Чигорин вели борьбу в пять кругов. В первой половине турнира уверенно лидировал и блестяще играл Пильсбери. Казалось, ничто уже не может помешать его победе (а ведь в этом случае мы, возможно, имели бы сегодня другую историю!), но в середине дистанции у американца впервые обнаружились симптомы неизлечимой в то время болезни, которая впоследствии явилась причиной его преждевременной — в возрасте 34 лет — кончины. Вследствие ли недомогания или сраженный ужасным диагнозом (сифилис), Пильсбери вторую половину состязания провел крайне неудачно и занял в итоге лишь третье место. Победил Ласкер, вторым стал Стейниц, а Чигорин занял последнее четвертое место.

Конечно, интересно было бы видеть в Петербурге Тарраша, но к системе это отношения не имеет (вспомним, что Тарраш порой уклонялся и от матчевой борьбы); в целом же матч-турнир дал ответы на многие насущные вопросы, как то:

  • 1. Ласкер получил признание в качестве чемпиона мира;
  • 2. Стейниц показал, что он все еще очень силен и имеет моральное право на реванш;
  • 3. Чигорин уже перестал быть реальным претендентом на шахматный трон;
  • 4. Пильсбери является наиболее опасным конкурентом Ласкера, если состояние здоровья позволяет ему бороться на полную мощь.

Невольно возникает вопрос: если отвлечься от сложившихся традиций, не в большей ли степени петербургский марафон походил на розыгрыш первенства мира, чем все без исключения матчи, в которых Ласкер официально отстаивал свой титул? В самом деле: матч-турнир ответил на многие вопросы, причем дал объективную картину, независимую от психологических или стилевых комплексов участников (например: Ласкер проиграл микроматч Пильсбери, а Стейниц — Чигорину, но в целом два первых призера играли лучше и стабильнее соперников и заслуженно опередили их по очкам), в то время как ни один(!) матч на первенство мира с участием Ласкера, кроме, естественно, первого, принесшего ему титул, и последнего, когда он уступил трон Капабланке, практически не имел спортивного значения. Остановимся на этом поподробнее.

За годы своего чемпионства Ласкер после матч-реванша со Стейницем защищал титул шесть раз: против Маршалла (в 1907 году), дважды против Тарраша (в 1908 и в 1916 гг.), также дважды против Яновского (в 1909 и в 1910 гг.) и против Шлехтера (в 1910). С Таррашем Ласкер играл, когда лучшие годы этого достойного претендента остались позади, а Маршалл, Яновский и Шлехтер — замечательные маэстро, но, объективно, не слишком реальные кандидаты на первенство в мире. Кстати, матч с Шлехтером чуть было не закончился для Ласкера плачевно, но это отнюдь не опровергает наших тезисов, а лишь подтверждает концепцию о несостоятельности довоенной системы розыгрыша первенства мира: Шлехтер оказался неудобным для Ласкера соперником и благодаря этому чуть не стал чемпионом мира, но при объективной системе розыгрыша с задействованием всех сильнейших, он едва ли смог бы всерьез претендовать на высший титул.

Обратим внимание и на тот факт, что Яновскому дважды побороться за титул помог его друг — богатый художник Нардус, который и финансировал оба матча.

Итак, за 27 лет своего царствования Ласкер сыграл шесть весьма интересных, но объективно ненужных с точки зрения борьбы за мировое первенство матчей, а вот от поединков с действительно опасными оппонентами уклонился. Было бы лучше, если бы до встречи с Капабланкой Ласкер сыграл всего три матча, а именно: в конце XIX столетия с очень сильным тогда Таррашем, около 1910 года с Рубинштейном, а главное — в любой момент между 1895 и 1905 гг. с Пильсбери.

Пожалуй, именно американский гроссмейстер был самым серьезным конкурентом Ласкера в первые десять лет его чемпионства. Этот исключительно одаренный молодой человек (увы, он навсегда остался молодым) был подлинным классиком шахматного искусства и в некоторых отношениях (в частности, в постановке дебюта) опережал свое время. Даже будучи тяжело и неизлечимо больным на протяжении почти всей своей карьеры, он достиг замечательных успехов, и, вероятно, был способен на большее, если бы не злая судьба. Счет его личных поединков с Ласкером равный: каждый выиграл по пять партий при четырех ничьих, причем в годы серьезного соперничества этих корифеев на стороне американца даже минимальный перевес, поскольку первую партию Ласкеру он проиграл еще в пору своего шахматного становления. Кстати, больше партий у Ласкера выиграли только Стейниц (8) и Капабланка (6), но они играли с Ласкером длинные матчи. Можно лишь сожалеть, что Пильсбери так и не попал в рамки формализованной борьбы за первенство мира.

Вероятно, и в этих несыгранных матчах, за исключением, может быть, матча с Пильсбери, Ласкер являлся бы бесспорным фаворитом, но для шахматной истории было бы лучше, если бы эти поединки состоялись. Трудно обвинять Ласкера: естественно и понятно, что он стремился использовать несовершенства системы к своей выгоде — философ, воспевавший борьбу, оставался великим игроком как за доской, так и в шахматной политике.

Уступив, наконец, в 1921 году титул Капабланке, Ласкер еще долго, почти до самой смерти, сохранял огромную практическую силу и не раз опережал в турнирах даже своего преемника на троне.

В последние годы жизни, спасаясь от нацизма, Ласкер жил какое-то время в Советском Союзе, а умер в Америке. Его заслуги огромны, величие не подлежит сомнению, но волею судьбы и политических обстоятельств ему не выпала спокойная обеспеченная старость. Показательно в этой связи, что незадолго до смерти Ласкер в своей последней философской работе «Община будущего» отказался от концепции беспощадной жизненной борьбы и описал общество без конкуренции.

Глава III

ХОЗЕ РАУЛЬ КАПАБЛАНКА (1888-1942), чемпион мира 1921-27 годов

Кубинский чемпион родился в семье богатого плантатора. В шахматы начал играть четырех лет от роду и проявил себя замечательным вундеркиндом; уже в 12 лет стал чемпионом своей страны. В 1904 году Капабланка приехал в США и провел два года в Колумбийском университете, где, согласно его собственным воспоминаниям, «он усиленно занимался спортом». Покинув университет, этот баловень судьбы начал посвящать много времени шахматам, а попутно поступил на дипломатическую службу, на которой и числился всю свою жизнь.

Сравнивая судьбы Ласкера и Капабланки, невольно задумываешься над наивностью мифа о «равных возможностях» в современном капиталистическом обществе. Рожденный в бедном гетто, Ласкер благодаря труду и исключительным способностям стал доктором философии и математики, но это не принесло ему серьезных дивидентов, поскольку всю жизнь он разрывался между наукой и шахматами, и ему приходилось неустанно трудиться для достижения успеха. Непоколебимое же положение в обществе совершенно беспечного Капабланки базировалось не столько на его талантах (хотя одарен он был сверх всякой меры!), сколько на присхождении. Нас, впрочем, интересует прежде всего шахматная карьера кубинца.

И сам Капабланка в своих воспоминаниях, и хорошо знавшие его коллеги нередко упоминают тот поразительный факт, что третий чемпион мира никогда не занимался шахматами, не изучал теории, не брал в руки шахматных книг и даже не держал в доме шахмат. Имеются, правда, и несколько иные свидетельства. Слово А. Нимцовичу: «Капабланка вечно анализирует, и всегда именно типичные положения. Капа знаком с массой таких положений (главным образом, из области ферзевого и ладейного эндшпилей)».

В Европе Капабланка впервые появился в 1911 году и сразу убедительно выиграл сильный по составу (правда без Ласкера) турнир в Сан-Себастьяне. С этого момента его можно считать реальным претендентом на мировое первенство.

Однако прошло еще долгих десять лет, прежде чем Капабланка добился, наконец, матча с Ласкером. Поединок состоялся в Гаване и принес убедительную победу Капабланке. Впрочем, безоговорочного превосходства над своим предшественником на троне Капабланка так никогда и не сумел доказать, и, как мы уже отмечали, Ласкер, будучи на двадцать лет старше своего исторического соперника, впоследствии не раз опережал кубинца на крупнейших соревнованиях.

Итак, в 1921 году после 27-летнего безраздельного господства Ласкера шахматный мир обрел нового чемпиона. Отметим, что впервые королем шахмат стал не безвестный еврей, видевший в шахматах единственное средство добиться общественного положения, а человек света, успех которого в обществе был в значительной мере предопределен происхождением.

Что нового внес Капабланка в шахматы и в шахматную политику? Ничего существенного по меркам чемпионов мира; он не был такой необыкновенной фигурой, как Ласкер или Алехин. Будучи претендентом и ведя трудную борьбу за матч с Ласкером, Капабланка не раз упрекал чемпиона в несговорчивости и уклонении от борьбы, но завладев троном, сам стал вести себя подобным же образом. Заслуживает быть отмеченным лишь тот факт, что в полном соответствии со своим дипломатическим статусом Капабланка положил на бумагу основы шахматной политики, фактически сформулированные еще Ласкером. Мы имеем ввиду знаменитую «Лондонскую программу», составленную и опубликованную Капабланкой в 1922 году. Ознакомимся с наиболее существенными пунктами этого документа.

  • 1. Матч играется до шести выигранных партий, ничьи не считаются;
  • 6. Чемпион мира обязан защитить свое звание в течение года со времени принятия вызова;
  • 7. Чемпион мира не может быть принужден к защите своего звания, если призовой фонд не достигает 10.000 долларов, не считая расходов по проезду и содержанию участников матча;
  • 8. Из призового фонда чемпиону мира предварительно отчисляется 20 процентов; из остальной суммы победитель получает 60 процентов, проигравший — 40 процентов.
  • 18. Шахматист, выигравший звание чемпиона мира, должен его защищать на вышеуказанных условиях.

Это была первая попытка регламентировать порядок вызова чемпиона мира и игры с ним. Мы приводим здесь выдержки из этого документа, потому что они не потеряли своего значения и сегодня, причем в последние годы стали особенно актуальны. Но об этом речь впереди.

Шахматная общественность отрицательно расценила пункты о призовом фонде, обвиняя Капабланку, что он «укрылся за золотым валом». Сумма в 10.000 долларов в те времена составляла доход средней американской семьи за 6-8 лет. Конечно, сильнейшие шахматисты имеют право на достойное вознаграждение, но найти меценатов на такую сумму даже реальному претенденту было порой нелегко.

Капабланка так никогда и не дал реванша Ласкеру и несколько лет уклонялся от матча с Алехиным. В 1927 году в Буэнос-Айресе этот матч, наконец, состоялся, и кубинец потерпел тяжелое и неожиданное для многих поражение.

За годы, предшествовавшие матчу с Алехиным, Капабланка снискал репутацию «безошибочной машины», безупречного, абсолютно непобедимого игрока. Тем тяжелее он переживал свое поражение. Впав после матча в депрессию, Капабланка испытал разочарование в шахматной игре и какое-то время отстаивал мысль, что шахматы близки к своему концу — «ничейной смерти». В 1929 году кубинец предложил реформу, чтобы «спасти» игру: расширить доску до ста клеток и ввести по четыре добавочные единицы для каждой стороны: по две пешки и по две новых фигуры — одна ходила бы как конь и ладья, другая — как слон и конь. Алехин писал, что «такие проекты всегда выдвигаются шахматистами, утратившими мировое первенство». Очевидно, русский чемпион вспоминал Ласкера, который высказывал подобные мысли после поражения от Капабланки. Но одновременно Алехин оказался и провидцем: мы еще вспомним об этом, когда будем анализировать карьеру самого легендарного и наиболее интересного гроссмейстера новейшей шахматной истории.

К счастью для шахматного искусства подобные настроения оказались у Капабланки временными; вскоре он возобновил выступления и в следующие десять лет одержал ряд блестящих побед. Будапешт, Берлин, Москва и Ноттингем стали местами новых триумфов третьего чемпиона мира. Особенно замечателен был успех кубинца в Ноттингеме, где он разделил победу с Ботвинником, опередив всех сильнейших, включая Алехина.

Кстати, любопытные результаты дает анализ турнирных взимоотношений Ласкера, Капабланки и Алехина. Капабланка и Ласкер играли вместе шесть раз, и четырежды Ласкер опережал своего преемника на троне! Причем, впервые Капабланка опередил Ласкера в турнире, когда тому шел уже 67-й год! Капабланка и Алехин также шесть раз выступали в одном турнире, и пять раз Капабланка становился выше! Впервые Алехин опередил поверженного им чемпиона лишь в 1938 году на знаменитом АВРО-турнире в Голландии, когда у кубинца уже серьезно пошатнулось здоровье. Удивительная статистика!

Капабланка оставил после себя несколько книг, из которых, пожалуй, наиболее оригинальны и интересны «Последние шахматные лекции», прочитанные автором в 1941 году в радиовещательной программе США для Латинской Америки (по-испански) и ставшие книжкой уже после его смерти.

Глава IV

АЛЕКСАНДР АЛЕХИН (1892-1946), чемпион мира 1927-35 годов, 1937-46 годов

Даже в блестящей шеренге чемпионов новой истории имя четвертого шахматного короля стоит особняком: сборники его партий содержат больше шедевров, чем сборники трех его предшественников вместе взятых, а сложная биография первого русского чемпиона мира до сих пор вызывает споры и дополнительные исследования.

Александр Алехин родился в Москве в богатой буржуазно-аристократической семье. Познакомившись с королевской игрой в раннем детстве, он, по его собственным словам, «почувствовал непреодолимое стремление к шахматам». В отличие от Капабланки, Алехин всегда очень много занимался, думал над своим совершенствованием, непрерывно анализировал, и даже смерть настигла его у шахматной доски.

Фанатично преданный шахматному искусству, Алехин тем не менее был разносторонне развитым человеком: свободно говорил и писал на нескольких европейских языках, имел ученую степень доктора права.

Первого значительного успеха шестнадцатилетний Алехин добился в 1909 году, одержав победу в турнире любителей в рамках уже упоминавшегося нами Петербургского конгресса памяти Чигорина. Затем последовала серия успехов в европейских мастерских соревнованиях, и, наконец, в 1914 году на сильнейшем по составу турнире в русской столице Алехин берет третий приз, пропустив вперед лишь Ласкера и Капабланку. С этого момента Алехин прочно входит в шахматную элиту и становится кандидатом на мировое первенство.

В десятые годы и в начале двадцатых Алехин уступает в силе игры Ласкеру и Капабланке, но он непрерывно работает, и колоссальный труд, помноженный на талант, постепенно приносит плоды. В замечательных книгах, написанных в те годы Алехиным, нет ни грана самолюбования, лишь глубокая корректная оценка творчества соперников и жесткий беспощадный самоанализ, размышления о путях к достижению высшей цели. В отличие от Капабланки, Алехин не пытается создать у читателя впечатление, что все просто, и лишь великий талант поднимает его над плебеями, напротив, со страниц своих книг он предстает человеком, поставившим перед собой великую цель, беспрерывно думающим и думающим — как победить.

В 1927 году в Буэнос-Айресе Алехин встал, наконец, у подножья шахматного трона и победил. В последующие годы он имел немало триумфов, но матчевая победа над Капабланкой осталась его самым ярким достижением. И виноват в этом прежде всего он сам. Мы вновь на пороге разговора о шахматной политике.

На пути к званию чемпиона мира Алехину пришлось преодолеть очень серьезные трудности, как связанные с шахматным совершенствованием, так и нешахматного характера. Даже достигнув высот профессионального мастерства, ему стоило немалого труда организовать свой матч с Капабланкой. За годы борьбы в Алехине скопилось изрядное количество желчи, и став чемпионом мира, он начал мстить поверженному противнику, а порой вел себя некорректно и по отношению к другим видным маэстро.

В отличие от Ласкера и Капабланки, Алехин не только уклонялся от матчей с нежелательными соперниками, но и, используя свою власть и влияние, отстранял опасных конкурентов от участия в международных турнирах. Это было новым методом политической борьбы в шахматах. Пройдут десятилетия, и метод этот, к сожалению, станет почти нормой, но ввел его в практику именно Алехин.

В первые несколько лет чемпионства Алехина самым опасным соперником для него, несомненно, оставался Капабланка. Но Алехин не только не предоставил кубинцу права на реванш, но и блокировал его участие во всех без исключения турнирах, где играл сам. Впервые после 1927 года Алехин и Капабланка играли вместе лишь в Ноттингеме в 1936 году, когда чемпионский титул принадлежал Эйве, и Алехин вынужден был отказаться от своей политики. В Ноттингеме Капабланка вновь, как и во всех предыдущих соревнованиях, занял место выше Алехина! В предыдущей главе мы уже приводили удивительные данные о турнирных взаимоотношениях Ласкера, Капабланки и Алехина; в конце двадцатых — начале тридцатых годов Алехин находился в блестящей форме и, вероятно, мог изменить эту печальную для себя статистику, но малодушно отказался от таких попыток. Удивительным образом, по-видимому не без участия русского чемпиона, оставались порой не приглашенными на крупные турниры и некоторые другие ведущие гроссмейстеры.

В 1932 году «Wiener Schachzeitung» опубликовал открытое письмо Алехину, подписанное одним из сильнейших шахматистов того времени австрийцем Шпильманом. Ознакомимся с текстом.

«Я ОБВИНЯЮ!»

Высокочтимый ЧЕМПИОН МИРА, доктор Алехин! Вы очень удивитесь, господин чемпион мира, моей наглости, на которую я отважился перед ступенями Вашего трона. И тем не менее Я ОБВИНЯЮ. Естественно, не Вашу гениальную игру, которой я, будучи энтузиастом шахмат, восхищен. Нет. Мое обвинение касается не чемпиона мира доктора Алехина, а коллеги Алехина! Ибо, несмотря на Вашу очевидную непревзойденность в шахматах, мы остаемся Вашими коллегами по профессии, в которых Вы в конце концов нуждаетесь хотя бы ради создания своих бессмертных творений.

Одна пословица гласит: «Богато украшенный нож — это роскошь, но его надо использовать для разрезания хлеба, а не для нанесения ран». Ваши соперники Стейниц, Ласкер, Капабланка уважали эту мудрость и требовали в турнирах мастеров самые лучшие, но одинаковые для всех условия. Вы не будете в обиде, если я исследую, каким образом Вы использовали свое острое оружие чемпиона мира? Постарайтесь понять, что я говорю это не из зависти. Я был бы последним человеком, кто оспаривал бы Ваши права, завоеванные ценой таких усилий. Однако принадлежность общему делу предполагает уважительное отношение к коллегам. Почему бы не быть тому же в мире шахмат?

Вы же, однако, как в Сан-Ремо в 1930 г., так и в Бледе в 1931 г., помимо экстраординарных гонораров испросили специальные условия и практически вытеснили Капабланку из этих турниров. Естественно, Вы не сделали это напрямую. Вы избрали способ куда более изощренный, что не меняет сути дела, способ, который я как эксперт хочу исследовать. Должен ли был Капабланка так сурово искупать свою вину за победу в Нью-Йорке в 1927 г.?

Однако оставим прошлое, оно похоронено, займемся лучше коллегой Нимцовичем, который должен считаться после Вас и Капабланки мастером высшей квалификации современности. Вам не кажется странным, что он не получил приглашения ни на Лондонский турнир, ни на турнир в Берне? Вам ведь не трудно было поставить условием его приглашение. Вам, дипломированному юристу, вероятно, знаком термин dolus eventualis — «возможный злой умысел»?

Но хватит. Что до меня, бедного шахматиста, похоже, и я превратился в «нежелательного конкурента». Иначе как можно объяснить мое резкое отдаление от Берна, ибо я уже два месяца не получаю приемлемых приглашений. А ведь они не носили случайный характер!

Очевидно, Бернский комитет решил, дав запоздалое согласие, что мастер международного класса «не превысит положеного числа участников».

Мои поздравления Вашему сверхмощному влиянию. Каким могуществом должен обладать чемпион мира, чтобы суметь помешать шахматной федерации Швейцарии пригласить семь вместо шести мастеров международного класса? Что до швейцарских шахматистов, то команды из девяти человек было бы вполне достаточно для представления страны-организатора.

Именно таким образом, мой дорогой чемпион мира, Вы последовательно устраняете своих противников, которые также достойны триумфа, тем самым обедняя развитие мировых шахмат. А посему извольте опустить свой маршальский жезл. В противном случае я буду вынужден напомнить Вам слова библейского пророка Осии из Евангелия от Марка: «Кто сеет ветер, пожинает бурю».

Чаша переполнена. По обеим сторонам океана слышатся гневные голоса протеста против диктатуры чемпиона мира.

Подпись: Рудольф Шпильман.

Письмо несколько сумбурное; Шпильман не расшифровывает методов, которыми пользовался Алехин для устранения опасных конкурентов, и все же смысл выступления австрийского гроссмейстера вполне очевиден. Своими действиями Алехин нажил себе немало врагов, и в трудную минуту ему пришлось испытать их ярость. Но об этом речь впереди.

Уклоняясь от матч-реванша с Капабланкой, Алехин дважды — в 1929 и в 1934 гг. — играет матчи на первенство мира с второстепенным претендентом Боголюбовым, уверенно одерживая победы, а в 1935 году принимает вызов голландца Эйве и терпит сенсационное поражение.

Здесь мы отойдем от классических принципов построения беллетристики и поместим пятую главу посреди четвертой, чтобы потом вернуться к разговору об Алехине.

Глава V

МАКС ЭЙВЕ (1901-1982), чемпион мира 1935-37 годов

Пятый чемпион мира родился в Амстердаме в семье учителя церковной школы. В международных мастерских соревнованиях Эйве появился в начале двадцатых годов и как-то не спеша, очень постепенно «подобрался» к шахматной элите.

Он не был гением; его послужной список нельзя даже сравнивать с перечнем побед его предшественников на Олимпе. Известно, что незадолго до первого матча с Алехиным Эйве подумывал совсем оставить шахматы и полностью посвятить себя математике. И все-таки он остался в шахматах, победил Алехина и стал чемпионом мира.

Эйве, единственный из чемпионов мира не был шахматным профессионалом. Некоторые чемпионы, правда, имели ученые звания, но степень их занятости наукой оценить нелегко, и главным делом для них всегда оставались шахматы. Эйве же, даже будучи чемпионом мира, ежедневно преподавал математику в женской гимназии.

В тридцатые годы Эйве несомненно входил в шахматную элиту, но самым сильным, или даже вторым не был никогда. Он ни разу не побеждал в турнирах с поистине «звездным» составом, проигрывал матчи другим претендентам: в 1928 году дважды Боголюбову, а в 1931 — Капабланке.

Как же такой шахматист стал чемпионом мира?

Эйве всегда был неудобным партнером для Алехина. Регулярно проигрывая Ласкеру и Капабланке, с переменным успехом сражаясь с явно уступавшими русскому чемпиону Боголюбовым, Нимцовичем, Рети, голландец всегда успешно противостоял Алехину. Они сыграли между собой почти сто турнирных и матчевых партий, и на стороне Алехина лишь незначительный перевес в очках.

Но ведь нужно было еще добиться матча на первенство мира. Можно почти безошибочно утверждать, что если бы Эйве был гражданином едва ли не любой другой европейской страны, его матч с Алехиным никогда бы не состоялся. Он просто не нашел бы спонсоров. Но маленькая богатая Голландия, где Эйве был национальным героем организовала у себя такой матч, не пожалела средств, даже, может, и не очень рассчитывая на победу своего чемпиона.

И Эйве победил!

Став чемпионом мира Эйве без всякого промедления подписал договор о матч-реванше, который состоялся в 1937 году и принес убедительную победу Алехину.

Эйве еще долго выступал в соревнованиях, оставался прекрасным гроссмейстером, но на титул чемпиона более всерьез не претендовал. С 1970 по 1978 год он возглавлял Международную шахматную федерацию и проявил себя как авторитетный, справедливый и деятельный президент. Всю жизнь серьезно занимаясь математикой, был профессором двух университетов.

Таким он и остался в нашей памяти — прекрасным человеком, отличным шахматистом, видным общественным деятелем, но… не великим чемпионом.

Глава IV (продолжение)

АЛЕКСАНДР АЛЕХИН

Алехин, по его собственным словам, «просто дал Эйве звание чемпиона мира взаймы на два года» и в 1937 году взял убедительный реванш.

В конце тридцатых годов ситуация в шахматном мире резко обострилась. Появилась целая плеяда молодых шахматистов, практически не уступавших в силе Алехину и Капабланке: Решевский и Файн в Америке, Флор в Чехословакии, Керес в Эстонии, наконец, the last but not the least — Ботвинник в Советском Союзе.

Начало Второй мировой войны застало Алехина, как и других видных шахматистов, в Аргентине, где он возглавлял команду Франции в очередном «турнире наций». О поведении русского чемпиона в годы войны до сих пор не смолкают споры, но в первый послевоенный год эти споры носили актуальный и принципиальный характер. Нам необходимо подробно остановиться на этом вопросе, поскольку для нашей темы важно разобраться — были ли обвинения, выдвинутые против Алехина, абсолютно объективны, или перед нами ярчайший пример околошахматной политики, то есть кому-то было удобно отстранить Алехина от борьбы за чемпионский титул, а, возможно, и свести с ним личные счеты.

Прежде всего желательно разобраться в политических взглядах самого Алехина.

22 мая 1928 года в Париже Алехин вступил в масонскую ложу «Астрея». Вот что написано о политических взглядах Алехина в отчете одного из руководителей ложи Николая Тесленко:

«…Ко времени революции политические убеждения отличались неясностью для него самого и не были оформлены. Когда большевики захватили власть, он думал, что начнется что-то новое, хотя определенного представления не имел. До 1921 года служил у большевиков, занимая должность переводчика. Убедился в глубокой разнице между коммунистическими теориями и приложением их в жизни. Решил покинуть Россию.

Что касается его взглядов в настоящее время, то он не верит в возможность монархии, является сторонником демократического строя, но готов примириться с конституционной монархией, которая осуществит демократические принципы».

Архивы масонских лож немцы, захватив Париж, вывезли в Германию, а оттуда их после войны вместе с другими трофеями доставили в Москву. По-видимому, эти документы заслуживают доверия.

Известно также, что ложа «Астрея», состоявшая преимущественно из русских аристократов, до 1933 года определенно придерживалась антисоветской ориентации, однако после прихода к власти в Германии Гитлера стала лояльной по отношению к Советскому Союзу. И Алехин, во всяком случае в тридцатые годы, ярко выраженного антисоветизма отнюдь не демонстрировал: в 1935 году письмом в редакцию «64» поздравил шахматистов СССР с годовщиной Октябрьской революции, а в 1938 с готовностью вступил в переговоры о матче с Ботвинником. А может Алехин действительно хотел вернуться в Москву? Хотя версия эта «усилиями» А.Котова и В.Панова уже навязла у всех на зубах, ничего невозможного в ней нет. Не исключено, что Алехин подумывал о таком шаге, но вполне обоснованно опасался его совершить.

Сразу после войны Алехина обвинили в коллаборационизме, пособничестве нацизму; среди прочего — и это главное — чемпиону мира приписывалось авторство антисемитских статей, опубликованных в 1941 году в «Pariser Zeitung». Стоял вопрос о лишении Алехина титула чемпиона мира.

Справедливы ли были выдвинутые против Алехина обвинения?

Итак, начало войны застает чемпиона мира в Буэнос-Айресе на «турнире наций». Лидер французской команды демонстративно не здоровается с членами немецкой и даже не выводит своих игроков на матч с Германией. По окончании Олимпиады он может остаться в Аргентине, как поступают многие европейские мастера, или уехать в США — его четвертая жена весьма состоятельная американка. Однако супруги садятся на пароход и возвращаются в пылающую Европу. Причина прозаическая: недвижимость в Дьепе. Но вместо того чтобы быстро от нее избавиться и уехать в Америку, Алехин добровольно вступает во французскую армию в качестве переводчика и, похоже, только после капитуляции Франции предпринимает попытки покинуть Европу.

Уехать ему не удалось, и в военные годы чемпион мира принимает участие в ряде турниров на территориях оккупированных немцами стран. А что он должен был делать?! Кстати, в тех же турнирах играли Керес, Боголюбов, Помар, Штольц…

Гораздо серьезнее выглядит второе обвинение, касающееся печально знаменитых статей в «Pariser Zeitung». Ознакомимся с некоторыми фрагментами.

«Можно ли ожидать, что со смертью Ласкера, второго и, скорее всего, ПОСЛЕДНЕГО иудея-чемпиона мира, арийские шахматы — как бы ни возражали против этой мысли иудеи — найдут свою дорогу в мировых шахматах?

Позвольте мне не прослыть таким уж оптимистом, так как Ласкер основал школу и оставил многочисленных последователей, которые могут представлять большую опасность для самой идеи мировых шахмат.

Ласкера как великого чемпиона по шахматам (как о человеке и философе я ничего не могу сказать) можно обвинить во многом. После разгрома Стейница (который был тридцатью годами старше), чему способствовала изящная тактика, — было очень комично наблюдать, как эти два ловких тактика пытались уверить весь шахматный мир, что являются великими стратегами и изобретателями новых идей, — он ни минуты не задумывался над тем, чтобы подарить шахматному миру хоть одну самостоятельную идею. Ласкер ограничился публикацией в Ливерпуле ряда лекций, объединенных в книгу «Здравый смысл в шахматах».

В своих лекциях Ласкер предстает перед нами как плагиатор великого Морфи и североамериканских идей «борьбы за центр» и атаки. Поскольку Ласкеру была чужда сама идея атаки, как идея изящная и творческая, он в этом смысле выступает как логичный последователь Стейница — самой гротескной фигуры в шахматном мире.

Чем на самом деле являются иудейские шахматы и какова концепция иудейских шахмат? На этот вопрос ответить легко: 1. Материальная выгода во что бы то ни стало; 2. Приспособленчество. Приспособленчество, доведенное до крайности, которое стремится исключить малейшую возможность потенциальной опасности и протаскивает идею (если вообще можно употреблять здесь слово «идея») защиты как таковой. С этой идеей, которая в любом виде борьбы равносильна самоубийству, иудейские шахматы в свете реального будущего вырыли собственную могилу…»

«Являются ли иудеи нацией особо талантливой в шахматах? Имея за плечами тридцатилетний опыт, смею ответить на этот вопрос следующим образом: да, евреи обладают высочайшими способностями использовать в шахматах свой разум и практическую сметку. Но истинного художника в шахматах — иудея — не существовало доныне

Польский еврей Яновский, живщий в Париже, был, возможно, самым типичным представителем этой категории. Во французской столице ему удалось найти протеже в лице другого еврея, голландского «художника» Лео Нардуса, который не выпускал того из своих заботливых рук в течение двадцати пяти лет.

Некто из Соединенных Штатов показал Нардусу несколько партий Морфи. С этого момента для того уже не существовало никого, кроме Морфи, и Нардус требовал от Яновского исключительно «красивых» партий. И Яновский проводил свои блестящие партии, однако — как это вскоре выяснилось — только против слабых противников. Против настоящих мастеров его стиль был настолько же техничен, сух и прагматичен, как и у 99 из 100 его товарищей по расе».

Какие-либо комментарии тут излишни. Можно лишь задать вопрос: и эти полуграмотные статьи написал блестящий интеллектуал, доктор права, автор книг «На пути к высшим шахматным достижениям», «Международный шахматный турнир в Нью-Йорке 1924», «Международный шахматный турнир в Нью-Йорке 1927», «Ноттингем 1936», человек, по праву снискавший себе славу одного из лучших шахматных литераторов своего времени, неизменно уважительно писавший о своих коллегах, и прежде всего о Ласкере? Можно еще поверить, что Алехин написал эти статьи под давлением обстоятельств и умышленно сделал их столь примитивными. Сам Алехин после войны заявил, что он написал для «Pariser Zeitung» безобидную теоретическую статью, которую немцы без его ведома переписали с отвратительными дополнениями и опубликовали. Вполне возможно, что так оно и было.

В конце войны Алехин резко сдал и в шахматном отношении и в физическом. Врачи констатировали цирроз печени, и дни чемпиона мира были сочтены. Тем не менее сразу после окончания войны Алехин возобновил переговоры о матче с Ботвинником, и шли они весьма успешно. Только вот попутно Алехину приходилось оправдываться за военные грехи, а верили ему далеко не все.

Назовем вещи своими именами: чемпиону мира поверили те, кому выгодно было поверить, и не поверили — кому выгодно было не верить. Перед нами ярчайший пример политизации шахматного спорта, в ее самом крайнем, апофеозном проявлении. Ведь в том далеком 1946 году никто и не пытался докопаться до истины; главные действующие лица «процесса Алехина» стояли исключительно на страже собственных интересов. «Главной ударной силой» обвинения выступала Шахматная федерация США, что и понятно: Америка располагала сразу двумя реальными претендентами (Файн и Решевский), а чемпион принял вызов Ботвинника. Естественно, американцы пытались устранить Алехина, лишить его чемпионского титула, сорвать любое соревнование с его участием. Защищала же Алехина, в основном, советская федерация, что также объяснимо: чемпиону, согласному играть в первую очередь с Ботвинником, Советы готовы были простить что угодно.

Трудно винить национальные федерации двух крупнейших держав за то, что каждая из них действовала в интересах своего шахматного движения. Вся эта возня стала возможной только благодаря исторически сложившейся нелепой системе выявления сильнейшего. Если бы для определения чемпиона регулярно проводилось специальное соревнование с участием всех достойных, никого бы особо не волновало, играет ли в очередном таком турнире неизлечимо больной Алехин, пусть даже он победитель предыдущего первенства, а так все толкались локтями, стремясь заполучить корону из рук умиравшего чемпиона.

Александр Алехин успел уйти непобежденным. Стейниц и Ласкер уходили в забвении; Алехин был нужен до самого конца: до последнего вздоха он был необходим стремившимся отобрать у него корону.

Послесловие к новой истории

Отрезок, который мы окрестили новой шахматной историей, вполне сравним с феодальным периодом в истории человеческой цивилизации. В 1886 году была провозглашена монархия, а Вильгельм Стейниц назван первым королем. Многие, однако, не признали ни Стейница, ни даже сам его титул. Лишь при Ласкере королевская власть получает признание и постепенно достигает абсолюта. Царствование Алехина явилось периодом наивысшего расцвета абсолютизма, однако годы агонии русского гения обнажили всю степень нищеты старой системы.

Когда абсолютный монарх умер, а его вассалы не смогли прокричать по привычке «Да здравствует король!», поскольку нового короля не оказалось в наличии, дворяне и простолюдины нерешительно переглянулись и, убедившись в собственной немощи, устремили взоры к парламенту — единственной силе, способной выработать новую конституцию.

Надо сказать, что парламент — Международная шахматная федерация (ФИДЕ) — образовался еще в 1924 году, но реальную силу он обрел лишь теперь.

Нет, до демократии было еще далеко, но монархия становилась конституционной.

Шахматная история стояла на пороге нового витка.

Новейшая история шахмат

Пролог к новейшей истории

1. НОВАЯ КОНСТИТУЦИЯ ШАХМАТНОГО КОРОЛЕВСТВА

На конгрессе ФИДЕ 1947 года была, наконец, выработана и утверждена упорядоченная система розыгрыша первенства мира. Весь мир разбили на зоны; сперва проводились зональные соревнования, затем межзональный турнир (позднее несколько турниров), победители которого встречались в турнире претендентов (впоследствии — в матчах претендентов) и выявляли матчевого соперника чемпиону мира. Весь цикл занимал три года. Таким образом, каждые три года чемпион должен был отстаивать свое звание в матче. Одновременно было принято и более чем сомнительное решение, что в случае поражения чемпион через год имеет право на матч-реванш (подробнее об этом мы поговорим в главе о первом советском чемпионе мира).

Несмотря на серьезные недостатки (их мы и будем анализировать в нашей работе), система эта просуществовала около сорока лет и была, в целом, явлением прогрессивным.

Однако прежде всего требовалось определить преемника Алехина на шахматном троне. С этой целью в 1948 году был проведен матч-турнир на первенство мира с участием пяти достойнейших (по мнению ФИДЕ) кандидатов (об этом соревновании мы еще поговорим подробно; пока лишь отметим, что это был единственный в истории случай, когда чемпион был определен в турнире по круговой системе).

2. СОВЕТСКАЯ ШАХМАТНАЯ ШКОЛА

При изучении послевоенной истории шахмат невозможно пройти мимо такого феноменального явления, как «советская шахматная школа». Трудно привести другой пример столь подавляющего превосходства одной нации над всеми остальными в какой-либо области человеческой деятельности.

Вероятно, все началось с естественного для «первого государства нового типа» стремления доказать свою состоятельность, а кое в чем, по возможности, и продемонстрировать свои преимущества. В этом смысле шахматы оказались прекрасным объектом для приложения сил, причем по многим соображениям: они имели в России неплохие корни, идеально вписывались в систему, направленную на повышение народного образования, главное же — являлись «недорогим» видом спорта.

В тридцатые годы выходит на международную арену и сразу завоевывает признание первое поколение мастеров, сформировавшихся уже при советской власти. На повестку дня естественно ставится вопрос о завоевании первенства в мире, и с этого момента вся та возня вокруг титула «Champion of the World», которую мы окрестили «шахматной политикой», впервые попадает в круг интересов высших эшелонов власти огромного и мощного государства. В послевоенные годы уже большинство сильных шахматного мира проживает на пресловутой «шестой части суши» и пользуется услугами самого богатого в мире спонсора — Коммунистической партии Советского Союза. Следует без тени иронии признать, что спонсор этот действительно проявил себя исключительно щедрым и талантливым шахматным организатором: никогда и нигде в мире не было создано столь благодатных условий для роста молодых талантов и столь серьезных привилегий для ведущих мастеров. Однако и отдачи сей спонсор требовал беспощадно, а в случае малейших затруднений охотно вмешивался в перипетии спортивной борьбы. Таким образом, в новейшей истории проблема договорных партий — и даже целых соревнований! — стоит весьма остро. При этом контролировать ситуацию советской шахматной организации было отнюдь не так сложно, как может показаться непосвященному, поскольку в любой момент большинство претендентов составляли советские гроссмейстеры.

Уже первая глава новейшей истории шахмат дает богатейший материал для нашего исследования.

Итак…

Глава VI

МИХАИЛ БОТВИННИК (1911-1995), чемпион мира 1948-57, 1958-60, 1961-63 годов

Даже при самом поверхностном ознакомлении со статьями и воспоминаниями «патриарха» советских шахмат любой читатель невольно обращает внимание на два обстоятельства — замечательную целеустремленность автора и его колоссальную «государственность». Первое из этих качеств Ботвинника достойно всяческого уважения, однако выходит за рамки нашей темы, а вот второе…

«Государственность» Ботвинника до сих пор вызывает неоднозначные оценки. Был ли Ботвинник убежденным «сталинистом», или он просто использовал систему с максимальной выгодой для себя? Рассмотрим факты, исходно заставляющие нас поднимать этот вопрос.

В конце тридцатых годов Ботвинник уже считался реальным претендентом на первенство мира: велись переговоры о его матче с Алехиным. Однако, в 1940 году лидер советских шахмат терпит тяжелую неудачу в очередном чемпионате страны. Первые два места поделили Бондаревский и Лилиенталь, Смыслов был третьим, Керес — четвертым, а Ботвинник с Болеславским поделили пятое и шестое места. Было объявлено о проведении матча на первенство СССР между двумя победителями турнира. Далее цитируем самого Ботвинника.

«… Одновременно послал письмо Снегиреву, где иронизировал по поводу того, что чемпионом страны, то есть лидером советских шахмат, должен стать победитель матча Бондаревский — Лилиенталь (оба они — шахматисты большого таланта, но высших шахматных достижений у них не было), в то время как у Кереса или у Ботвинника уже были крупные достижения в международных турнирах.

Снегирев и сам сознавал, что этот матч для противоборства с Алехиным значения не имеет; он понял мой намек и взялся за дело, — как всегда, бесшумно и энергично. Как он сумел убедить начальство — не знаю, он этого не рассказывал, но месяца через два было объявлено об установлении звания «абсолютного» чемпиона и проведении матч-турнира шести победителей чемпионата в четыре круга. Смысл, который вложил Снегирев в понятие «абсолютный», был ясен: именно абсолютный чемпион СССР должен играть матч с Алехиным».

Неудивительно, что И.Бондаревский всю жизнь ненавидел Ботвинника! Удивляет другое: в отличие от многих (что греха таить!), занимавшихся подобными «делами», Ботвинник не стеснялся открыто писать об этом в своих книгах. То есть, похоже, он не видел в таких действиях ничего зазорного!

А теперь вернемся чуть назад, в год 1938-й, когда Керес являлся гражданином независимой еще Эстонии. Организаторы АВРО-турнира в Голландии рекламировали свое соревнование в качестве неофициального турнира претендентов. Победили тогда, как известно, Керес и Файн (с учетом дополнительных показателей главный приз вручили Кересу). Юный эстонский гроссмейстер сразу по окончании турнира вызвал Алехина на матч, однако чемпион на вызов отреагировал невнятно, и, фактически в тот же вечер, вступил в переговоры с Ботвинником. Почему?

Объяснение простое. Еще до начала АВРО-турнира, несмотря на амбиции голландцев, Алехин заявил, что готов встретиться в матче с любым достойным кандидатом, который сумеет обеспечить приз в 10.000 долларов. А Ботвинник заручился в этом вопросе поддержкой самого Молотова (Ботвинник откровенно пишет об этом в своей книге «К достижению цели»), и Алехин естественно предпочитал вести переговоры с претендентом, финансовая обеспеченность которого гарантируется властителями огромного тоталитарного государства.

Мы сейчас на стыке эпох: по времени и по характеру событий мы вернулись в новую историю, однако анализ ведем применительно к Ботвиннику — одному из столпов новейшей истории шахмат. И вот какой вывод напрашивается в свете последнего рассмотренного нами эпизода: со становлением советской шахматной школы западному претенденту-одиночке уже практически невозможно конкурировать со ставленником советских властей в вопросе вызова чемпиона — и организационные, и финансовые возможности советского претендента гораздо шире.

Началась Вторая мировая война, и переговоры о матче Алехин — Ботвинник прервались на несколько лет. Разошлись на время пути Ботвинника и Кереса: первый оказался за Уралом, в эвакуации, а второй — на оккупированных немцами территориях. Оба сохраняли шахматную форму: в отношении Ботвинника действовал особый указ Молотова, призывавший «сохранить тов. Ботвиннику боеспособность по шахматам и обеспечить должное время для дальнейшего совершенствования», Керес играл в немецких турнирах. В 1943 году Алехин даже предлагал Кересу сыграть матч на первенство мира, но эстонец отказался, посчитав неподходящими время и обстоятельства. Грустная, даже страшная ирония: Керес еще не понимал, что на самом деле для него как для претендента самыми подходящими были как раз военные годы.

Заканчивается война. Возвращается в советское подданство Керес. Возобновляются переговоры между Алехиным и Ботвинником.

И вот факт, о котором уже даже Ботвинник никогда не говорил вслух. Несколько лет назад историк шахмат Ю.Шабуров обнаружил в Государственном архиве России «Проект плана подготовки М.М.Ботвинника к матчу с Алехиным». Сей «достойный» документ полностью опубликован журналом «The Chess Herald» (1/94) и содержит немало любопытного. Особо бросается в глаза фраза: «Закрытый матч с Кересом (20 партий)», и далее: «Необходимо обеспечить участие Кереса».

У Кереса, игравшего в годы войны в немецких турнирах, были в то время неприятности с НКВД, и его можно было заставить делать что угодно, в том числе и играть двухмесячный закрытый матч с целью подготовки Ботвинника к борьбе за мировое первенство, хотя сам Керес, как официальный победитель АВРО-турнира, имел не меньше прав на матч с Алехиным, нежели Ботвинник.

Некоторые авторы сегодня склонны утверждать, что именно Керес в те годы должен был рассматриваться в качестве главного кандидата. Нам кажется, что этих авторов заносит в другую крайность, нежели Ботвинника, написавшего в своих воспоминаниях: «Керес после матч-турнира сорок первого года (на звание абсолютного чемпиона СССР. — В.С.) не имел особых прав…» На самом деле Ботвинник, один из победителей Ноттингема и абсолютный чемпион СССР 1941 года, и Керес, победитель АВРО-турнира, объективно в 1946 году располагали приблизительно равными правами. Но если до войны Алехин предпочитал Ботвинника, как претендента, финансировавшегося Москвой, то после войны, с переходом Кереса в советское гражданство, Алехин вообще не имел возможности выбора между этими двумя кандидатами! Примечательный нюанс: при старой системе розыгрыша первенства мира (если это можно называть системой!) чемпион мог иметь дело лишь с одним советским гроссмейстером, который являлся ставленником Кремля, а всем остальным вести какие бы то ни было переговоры попросту не разрешалось.

Ботвинник утверждал, что «против Кереса он никогда не интриговал». А может он и впрямь не находил в своем поведении ничего непристойного? Ведь писал он в бесчисленных книгах и статьях, что главным результатом своих многолетних усилий считает завоевание титула чемпиона мира по шахматам гражданином СССР. При этом, себя он всегда рассматривал в качестве наиболее подходящего для великой цели кандидата и полагал (возможно, искренне), что коллеги обязаны ему помогать. Если существует такой тип мышления, должны же существовать и его носители! Оставим эту тему: нам не хотелось бы объяснять то, что лежит за пределами нашего понимания.

Алехин умер, и необходимость в закрытом матче Ботвинник — Керес отпала. Как мы уже упоминали, конгресс ФИДЕ 1947 года принял прогрессивные решения, в результате которых все возможные претенденты попали в русло формализованной борьбы за шахматную корону.

Матч-турнир на первенство мира прошел при пяти участниках (Ботвинник, Смыслов, Керес, Решевский и Эйве; Файн отказался — он оставил практическую игру), причем, трое представляли Советский Союз, а Эйве фактически оказался статистом, набрав в итоге лишь 4 очка в 20 партиях. Внимательный читатель уже, конечно, догадывается, о чем сейчас пойдет речь.

Утверждения, будто Керес умышленно проиграл в матч-турнире Ботвиннику четыре партии подряд, чтобы реабилитировать себя за военные грехи, звучали уже неоднократно. Однако, чтобы делать подобные заявления, необходимо быть в состоянии доказать их правомочность. Да и вообще, нам кажется, что турнир тот сложился для Ботвинника удачно, и победил он заслуженно. А если бы события развивались иначе, и Решевский захватил лидерство в матч-турнире, позволили бы Советы американцу победить? Иными словами, мог ли в принципе Решевский победить в 1948 году, или он уже самой системой был обречен на поражение?

Можно со всей определенностью утверждать, что, если в матч-турнире и не было договорных партий, то они несомненно были бы, если бы потребовалось помешать Решевскому занять первое место. Чтобы показать, что подобные методы были вполне в стиле советского руководства, призовем в свидетели самого Ботвинника.

Вот как описывает Ботвинник в своей книге «К достижению цели» концовку II Московского международного турнира 1935 года:

«Наконец подошел и последний тур. Мы с Флором наравне. Я должен играть черными с Рабиновичем, Флор — с Алаторцевым.

Стук в дверь, и входит Николай Васильевич Крыленко.

— Что скажете, — спрашивает он, — если Рабинович вам проиграет?

— Если пойму, что мне дарят очко, то сам подставлю фигуру и тут же сдам партию…

Крыленко смотрит на меня с явным дружелюбием:

— Но что же делать?

— Думаю, что Флор сам предложит обе партии закончить миром; ведь нечто подобное он сделал во время нашего матча…

Я хитро усмехнулся.

— К тому же он может бояться, что Рабинович мне «сплавит» партию.

Тут же заходит С.Вайнштейн: Флор предлагает две ничьи. Крыленко просиял…»

А теперь «сцена времен самого матч-турнира». После двух кругов, сыгранных в Гааге, Ботвинник уверенно лидировал, опережая Решевского на полтора очка. Предстояли заключительные три круга в Москве. Сразу после переезда в Москву Ботвинник был приглашен в ЦК партии на заседание его секретариата. Вот как описывает эту сцену со слов самого Ботвинника В.Дворкович («64»; 5/98):

«- Не думаете ли вы, что американец Решевский станет чемпионом мира? — спросил Ботвинника А.Жданов, считавшийся в те годы вторым лицом в партии. — Как бы вы посмотрели, если бы советские участники вам проигрывали нарочно?

— Я потерял дар речи… — вспоминает Ботвинник. Но, несмотря на его категорический отказ, партийные бонзы проявили настойчивость и согласились лишь на то, чтобы оставить этот вопрос открытым…»

Заметим, что после этого разговора в третьем круге Ботвинник проиграл Решевскому, однако еще больше увеличил отрыв от него, поскольку Смыслов и Керес победили американца, но проиграли Ботвиннику. Конечно, и это еще ничего не доказывает. Повторяем: мы не хотим ставить под сомнение победу Ботвинника в 1948 году, однако уверены, что в случае надобности Жданов отдал бы соответствующие указания уже в форме неукоснительного приказа.

Неудивительно в свете сказанного, что второй президент ФИДЕ швед Фолке Рогард всегда выступал против матч-турниров на первенство мира, проекты которых и впоследствии выдвигал Ботвинник в качестве альтернативы матчам, правда, лишь в определенных случаях.

Внимательный читатель может заметить некоторую противоречивость в нашей позиции: сперва мы ставили под сомнение целесообразность определения чемпиона в матчевом единоборстве, а теперь отрицаем матч-турнир, как форму выявления сильнейшего. Дело в том, что мы пока воздерживаемся от готовых рецептов, а лишь анализируем недостатки различных систем. Да и времена меняются…

Анализируя эпоху Ботвинника, необходимо затронуть проблему матч-реваншей: именно благодаря им первый советский чемпион мира имеет столь внушительный послужной список, что мы вправе говорить об «эпохе Ботвинника в шахматах».

Тема эта заслуживает специального обсуждения. Прежде всего, вспомним имена «калифов на час» — великих шахматистов, отбиравших у Ботвинника корону, но, увы, лишь на один год…

Глава VII

ВАСИЛИЙ СМЫСЛОВ (1921 г. р.), чемпион мира 1957-58 годов

Сегодня он неохотно вспоминает сомнительные эпизоды шахматной истории первых послевоенных лет; не любит обвинять Ботвинника, против которого долгие годы боролся, причем не только за доской. Душевное благородство? Возможно. Только не прячется ли за этим боязнь ворошить пожелтевшие страницы истории? Ведь всплыть может разное.

Василий Смыслов — глубоко верующий человек, фаталист. Он часто говорит, что все предопределено. А кто предопределил, что молодые (тогда!) шахматисты О.Романишин и А.Чернин, в побочных соревнованиях завоевавшие право на участие в престижных турнирах в Англии и Голландии, не поедут на эти турниры и будут заменены Смысловым? Кто предопределил, что на межзональный турнир в Биле (1976 г.) вместо Г.Кузьмина, имевшего законное право, поедет не прошедший спортивного отбора Смыслов? Не исключено, конечно, что Смыслов никак не интриговал против коллег, и они были по не зависящим от экс-чемпиона мира причинам отстранены советской шахматной федерацией от участия в тех соревнованиях, а потом уже заменены Смысловым. Весьма вероятно, что так и было. Только вот стоило ли так себя компрометировать! Ведь коллеги такого не прощают и не забывают. И происходило это в не столь уж далеких семидесятых, когда Василий Смыслов был уже спортивно и творчески состоявшимся, материально обеспеченным, уважаемым экс-чемпионом мира. Мог бы и отказаться от тех поездок…

В середине пятидесятых Смыслов дважды подряд выигрывал турниры претендентов. Мы ни в коем случае не собираемся ставить под сомнение эти его победы. Нас интересует другое: а мог ли в принципе западный гроссмейстер выиграть в те годы турнир претендентов? Мы уже задавались аналогичным вопросом, когда вспоминали матч-турнир на первенство мира 1948 года.

С 1950 по 1962 год было сыграно пять турниров претендентов, и каждый раз по меньшей мере половина участников представляла Советский Союз. О методах вмешательства советских властей в ход спортивной борьбы мы уже говорили выше. Необходимо отметить, что в тех турнирах в основном соревновались очень близкие по классу гроссмейстеры, и каждые пол-очка ценились на вес золота, а потому порой можно было весьма чувствительно и практически незаметно «подыграть» одному из претендентов.

Будем объективны: внимательный анализ пяти таблиц претендентских турниров не позволяет обвинять советских участников в сговоре, однако возможность такая была, в случае сильной конкуренции со стороны западного претендента-одиночки возможность эта, вероятно, была бы использована, и само ее наличие не могло не нервировать по-настоящему амбициозного западного претендента. Мы еще увидим, как в шахматном мире появится такой претендент, и тогда вернемся к этой теме.

В заключение этой короткой главы отметим, что Смыслов по результатам ничуть не уступал Ботвиннику в период 1948-1963 годов, однако, в отличие от своего исторического соперника, чемпионом мира был всего один год. Почему? Об этом мы поговорим подробнее в окончании шестой главы.

Глава VIII

МИХАИЛ ТАЛЬ (1936-1992), чемпион мира 1960-61 годов

Он любил женщин и коньяк. И гениально играл в шахматы.

У него почти не было врагов. Мы говорим «почти», ибо кто не имел врагов, тот не был чемпионом мира.

О нем можно написать красивую повесть, но отнюдь не в связи с нашей темой — и это лучший комплимент великому актеру шахматной сцены.

Тогда зачем эта глава, да еще столь короткая? Наши главы символичны, ибо наши герои и есть главы шахматной истории.

И глав этих пока тринадцать…

Глава VI

МИХАИЛ БОТВИННИК (окончание)

Конечно, неправильно утверждать, что Ботвинник стал чемпионом мира исключительно благодаря проискам сталинского аппарата. Он — выдающийся шахматист. Но заслуженно ли он носил титул сильнейшего на протяжении долгих тринадцати лет «чистого времени»?

Мы не случайно сравнили послевоенную систему розыгрыша первенства мира с конституционной монархией. Слов нет, система стройная, права и обязанности претендентов и чемпионов строго оговорены. Однако в этой системе слишком уж велики, практически беспрецедентно в практике мирового спорта, привилегии чемпиона. В то время, как претендент выявляется во множестве тяжелейших соревнований, чемпион, ни к чему не обязанный, словно король, восседает на своем троне в течении трех лет в ожидании соперника. И даже когда этот соперник, наконец, определяется, чемпиону, согласно традиции, достаточно свести с ним матч вничью, чтобы остаться на троне. Но и этого шахматному миру казалось недостаточно: через год поверженный (если он проигрывал) чемпион имел право на матч-реванш, а следовательно, прошедшему труднейший отбор претенденту необходимо было фактически выиграть два матча подряд у чемпиона мира, чтобы воцариться на шахматном троне.

В период с 1948 по 1963 год Ботвинник сыграл семь матчей на первенство мира, из которых выиграл два (только реванши!), проиграл три и два свел вничью. И такого отрицательного баланса оказалось достаточно, чтобы в полном соответствии с правилами оставаться все эти годы (лишь с двумя годичными перерывами) чемпионом мира! За этот временной отрезок Ботвинник лишь три раза участвовал в первенствах СССР, причем победил только однажды, редко и не всегда успешно выступал в международных турнирах.

Следует признать, что в «новой истории» проведение матч-реваншей имело известную логику: претендент тогда не выявлялся в результате тяжелого спортивного отбора, а фактически назначался самим чемпионом, да и правила матчей на первенство мира не были строго регламентированы, и матчи порой игрались на слишком короткую дистанцию. Однако в «новейшей истории» автору этих строк не доводилось встречать сколько-нибудь серьезного обоснования практики матч-реваншей.

В 1975 году Ботвинник, вспоминая правила, утвержденные в 1949 году в Париже, писал: «Поверженный чемпион имеет право на реванш (это традиционное право стало (стало!? — В.С.) особо необходимым, ибо чемпион может потерять звание из-за болезни)». А претендент, спросим мы, не может проиграть из-за болезни!? И тогда ему придется снова пройти отбор. А что мешает чемпиону, потерявшему титул случайно, снова пройти отбор?

Всем известно, что Ботвинник порой высказывал, мягко выражаясь, странные мысли. Мы уже говорили, что в ряде случаев готовы поверить в его искренность: вероятно, он действительно был сталинистом и верил в то, что публично провозглашал. Однако, пытаясь обосновать право чемпиона на реванш, он противоречил всякой логике и, очевидно, исходил лишь из собственных интересов.

Похоже, сторонниками матч-реваншей являлись лишь сам Ботвинник и его приверженцы. Но первый советский чемпион мира пользовался в те годы огромным влиянием в Советском Союзе, а следовательно(!) и в ФИДЕ, и практика реваншей просуществовала до 1962 года, когда ее, наконец, отменили на очередном конгрессе. Мы еще увидим как, и при каких грустных обстоятельствах, практика эта в середине семидесятых вновь возродится, и к чему это приведет.

Глава IX

ТИГРАН ПЕТРОСЯН (1929-1984), чемпион мира 1963-69 годов

Либерализация советского общества, начавшаяся после смерти Сталина, по вполне понятным причинам не в один день изменила шахматную жизнь. Потребовалось несколько лет, чтобы ослабло влияние Ботвинника, изменились методы у шахматного руководства, а главное — расширились общие контакты Советского Союза с Западом, что неизбежно коснулось и шахмат.

Как это ни парадоксально, широко известный в советское время термин «невыездной» вошел в обиход как следствие положительных перемен в Советском Союзе. Дело в том, что до «оттепели» выезд за границу разрешался лишь очень узкому кругу лиц, и утверждались такие списки в самом высоком кабинете. Да и вообще, как показывают результаты «раскопок» советских архивов, любой мало-мальски важный шахматный документ утверждал сам Сталин.

В начале шестидесятых поездки за границу рядовых гроссмейстеров и даже сильнейших мастеров стали настолько обычными, насколько вообще «обычными» могли стать подобные поездки для советского общества. Тогда-то и возник пресловутый термин «невыездной», и именно Петросян стал первым чемпионом мира, имевшим огромное, почти решающее влияние при распределении поездок. Не будем здесь задерживаться — обо всем этом уже неоднократно писалось, заметим лишь, что Петросян первым ввел в практику такую политику.

Что представлял собой Петросян, как чемпион мира?

Совсем случайным чемпионом его считать нельзя: он входил в мировую элиту очень долго, начиная с 1953 года, когда занял почетное пятое место в турнире претендентов в Цюрихе. С этого момента Петросян, пожалуй, мог выиграть любой из последующих претендентских циклов. Но мог и не выиграть: в те годы всегда имелось несколько в равной мере достойных кандидатов. Судьба улыбнулась Петросяну в 1962 году на Кюрасао.

Упоминание о турнире претендентов на Кюрасао до сих пор вызывает иногда ироническую улыбку у профессионалов и сведущих любителей. Имя этого карибского островка стало нарицательным для обозначения «сплавного» соревнования. Справедливо ли это? Боролись ли на Кюрасао советские сообща против юного Фишера? Объединялись ли против Корчного остальные советские участники? Анализ турнирной таблицы об этом не свидетельствует, но несомненно имела место интенсивная совместная подготовка нескольких советских участников и их секундантов к партиям с Фишером, а также, возможно, с Корчным. Очевидно одно: сама обстановка претендентских турниров при участии в них столь высокого в процентном отношении числа советских гроссмейстеров не располагала к доверию.

Петросян был чемпионом мира шесть лет. Несомненно, он обладал стилем, идеально подходящим для матчевой борьбы — сравнительно редко выигрывал, но еще реже проигрывал. Такой стиль, конечно, в сочетании с достаточно высоким классом, позволил ему устоять в первом матче против Спасского. И все же лишь издержками системы можно объяснить столь долгое пребывание Петросяна на шахматном троне: результаты его в турнирах тех лет были отнюдь не чемпионскими.

Глава X

БОРИС СПАССКИЙ (1937 г. р.), чемпион мира 1969-72 годов

Нелегким был путь Бориса Спасского к чемпионскому званию. Он неоднократно спотыкался на всех стадиях розыгрыша первенства мира и, даже «добравшись», наконец, до чемпиона, одолел его не с первой попытки: поражение 1966 года заставило Спасского вновь пройти через горнило претендентских матчей.

Да, претендентом он был блестящим, а вот чемпионом оказался бледным. Создается даже впечатление, что этот скромный, судя по всему, человек тяготился высоким титулом. Не было в шахматной истории другого случая, чтобы чемпион так корректно и даже доброжелательно относился к претенденту, как Спасский к Фишеру. Хотя на какого еще чемпиона надвигался столь грозный претендент!? Даже когда Фишер начинал «свой» цикл, Спасский неоднократно заявлял, что американец — явление в шахматах экстраординарное, и что он непременно должен стать чемпионом мира. И в Рейкьявике в критические минуты у Спасского хватило душевного благородства, чтобы остаться на высоте положения.

Накануне того матча прогнозы были практически однозначными: Фишер должен победить. Однако на старте перед советскими функционерами неожиданно блеснул луч надежды: по вине Фишера матч начался с опозданием, затем американец проиграл первую партию и не явился на вторую. В тот момент многие полагали, что Спасский имеет моральное право отказаться от продолжения борьбы ввиду неспортивного поведения соперника. Существовала даже вероятность, что в этом случае ФИДЕ дисквалифицирует Фишера, и формально Спасский останется чемпионом. Так или иначе, советским шахматным функционерам и партийным кураторам шахмат представлялась заманчивая возможность сорвать матч под удобным предлогом, да еще при счете в «свою» пользу. Однако Спасский был неумолим. Он не позволил себе ни одного высказывания против Фишера и, как ни в чем ни бывало, продолжил борьбу против превосходящего соперника.

Высказывалось мнение, что Спасский поступил так исключительно ради денег (в случае срыва матча Спасский, вероятно, не получил бы причитавшуюся ему часть призового фонда). Однако, придерживаясь своей линии поведения, Спасский несомненно терял расположение властей, а привилегии чемпиона мира по шахматам в Советском Союзе стоили немало в сравнении с не столь уж значительным валютным призом в Рейкьявике.

Утратив титул, Спасский еще долго активно выступал в соревнованиях, участвовал в претендентских матчах, однако былые блеск и энергия в его игре больше не проявлялись.

Он не замарал себя никакими склоками, и его имя, несомненно, одно из самых симпатичных в ряду имен советских чемпионов мира.

Глава XI

РОБЕРТ ФИШЕР (1943 г. р.), чемпион мира 1972-75 годов

В 1957 году шахматные издания планеты облетела сенсационная весть: чемпионом Америки стал четырнадцатилетний мальчик. Случайность? Невиданный доселе пример шахматной акселерации? То было началом блестящей и во многом беспримерной карьеры Роберта Джеймса Фишера.

Он не знаменит на родине. Мы, однако, пишем, в первую очередь, в расчете на русского читателя, а в семидесятые годы Роберт Фишер был едва ли не самым популярным американцем в Советском Союзе. Можно смело сказать, что ни одна личность в шахматах не вызывала столь жарких споров и полярных оценок.

Писать о Фишере легко и приятно: тема выигрышна, уже несколько десятилетий исключительно привлекательна как для авторов, так и для читателей. Поразительный факт: сколько сомнительных поступков, сумасшедших высказываний позволил себе американский гроссмейстер, однако сохранил симпатии своих многочисленных поклонников — столь велико обаяние Фишера как художника и спортсмена. О нем вполне можно написать отдельную монографию, для нашей же темы необходимо хотя бы вкратце рассмотреть шахматный путь Фишера, поскольку он — единственный в новейшей истории западный претендент, сумевший преодолеть плотную стенку советских гроссмейстеров и стать чемпионом мира.

1958 год. Покорив Новый свет, «мальчик из Бруклина» отправляется завоевывать старый. Межзональный турнир в Портороже — и новая сенсация: пятнадцатилетний шахматист становится гроссмейстером и претендентом. Такого история еще не знала. Не знает, добавим, и по сей день: появились еще более юные гроссмейстеры, но связано это, в основном, с девальвацией самого звания.

Уже претендентский турнир 1959 года в Бледе показал, что Фишер — едва ли не сильнейший гроссмейстер Запада. Пожалуй, он уже тогда мог бы стать чемпионом мира, не сложись исторически такой феномен, как советская шахматная школа. Спасский однажды назвал Фишера «лучшим воспитанником советской шахматной школы». В этой шутке немало истины: в отличие от других западных претендентов, Фишер «по-советски» относился к шахматной борьбе — как к большому спорту, как к самому главному в жизни делу. Кроме того, не будь советских шахматистов, Фишер уже в ранней юности мог бы стать чемпионом мира, после чего он, возможно, оставил бы шахматы и занялся каким-нибудь более почетным в Америке делом: скорее всего, именно тяжелое соперничество с советскими гроссмейстерами породило такого Фишера, каким мы его знаем.

Два первых цикла (за Бледом-59 последовал уже упоминавшийся нами пресловутый Кюрасао-62) не принесли Фишеру полного успеха. Вероятно, он был еще недостаточно силен для успешной борьбы за корону, однако в любом случае победить ему едва ли бы позволили. О причинах мы уже не раз писали, но если Решевский, не будучи профессионалом, никогда не протестовал против сомнительных нюансов системы, то в лице Фишера шахматный мир получил исключительно амбициозного претендента. После Кюрасао Фишер громогласно обвинил советских гроссмейстеров в сговоре и заявил, что впредь не будет участвовать в турнирах претендентов.

Протест талантливейшего западного гроссмейстера подействовал незамедлительно: ближайший конгресс ФИДЕ заменил турниры претендентов матчами, и, начиная со следующего цикла, восьмерка претендентов определяла сильнейшего в поединках по олимпийской системе, что практически исключало возможность сговора участников. Формула самих матчей периодически изменялась, но в основном это были поединки из 10-12 партий. Система эта для своего времени была очень хороша, и трудно припомнить случай, чтобы определившийся по ней претендент вызывал недоверие в шахматном мире. Сторонники длительных матчей на первенство мира часто говорят, что только такие матчи объективно выявляют сильнейшего. С этим доводом трудно согласиться, потому что и сравнительно короткие претендентские матчи неизменно приносили не вызывавшие нареканий спортивные результаты.

Советским это нововведение, разумеется, было не слишком удобно, однако они благоразумно промолчали. А вот Фишер, справедливые требования которого удовлетворили, на старт цикла 1964-66 годов не вышел. Вероятно, юный американец еще не чувствовал в себе достаточной уверенности, чтобы встретиться в матчах с ведущими советскими гроссмейстерами. Без сомнения, он уже тогда был достойным претендентом, однако ему хотелось побеждать наверняка…

1967 год. Межзональный турнир в Сусе открывает новый цикл борьбы за мировую корону. После десяти туров Фишер уверенно лидирует. Почему он сбежал из Суса? Почему добровольно, на фоне бесспорного лидерства, отказался от притязаний на шахматный престол?

Истоки болезненной психики Фишера, возможно, следует искать в несовместимости его личности с системой ценностей общества, в котором он жил. Всецело преданный шахматам, достигший в них подлинного величия, он жил в стране, где его любимое искусство не ценится ни в малейшей степени и считается попросту одной из настольных игр. Не случайно Фишер всегда любил Югославию, а теперь постоянно живет в Венгрии. Такому человеку, вероятно, было бы удобнее родиться в Восточной Европе или в СССР.

После Суса Фишер еще «по инерции» побеждает на турнирах в Израиле и Югославии, а затем исчезает на два года. Зональный чемпионат США 1969 года проходит без него. Пропустит еще один цикл?.. «А был ли мальчик?»

Весной 1970 года Фишер вновь появляется в Европе. На этот раз появляется, чтобы неизменно побеждать!

Не подлежит сомнению, что в тот момент Фишер мог стать чемпионом мира при любой системе розыгрыша, даже не взирая на возможный сговор против него остальных участников. Впервые в истории появился гроссмейстер, способный уверенно выигрывать у сильнейших конкурентов по несколько партий подряд, независимо от цвета фигур. Со времен Морфи шахматная история не знала столь очевидного превосходства одного шахматиста над современниками.

В 1972 году в Рейкьявике Фишер стал, наконец, чемпионом мира. С его именем связано немало сенсаций, но, пожалуй, главную он приберег под занавес: завоевав титул, к которому он стремился всю жизнь, в расцвете лет и таланта американский гений ушел из больших шахмат.

Каисса потеряла одного из самых преданных служителей. По следам этой сенсации написано немало. Чуть выше мы уже коснулись проблем психики Фишера. Предложим еще одно возможное объяснение его длительному затворничеству: ощутив собственную исключительность, Фишер попросту не мог смириться с естественной мыслью, что никому не дано оставаться самым великим вечно.

Оставив практическую игру, Фишер, похоже, не охладел к шахматам и изобрел часы новой констукции, которые теперь все активнее применяются в самых ответственных соревнованиях.

«Второе пришествие» Фишера состоялось ровно двадцать лет спустя. Его новый матч со Спасским вызвал огромный интерес, однако не столько чисто шахматный, сколько сенсационный. В шахматном мире давно уже вызывает интерес все, связанное с именем Фишера.

Теперь Фишер живет в Венгрии и пропагандирует новую игру — «Шахматы Фишера«. Как тут не вспомнить слова Алехина о том, что «такие проекты всегда выдвигаются шахматистами, утратившими мировое первенство»?..

Глава XII

АНАТОЛИЙ КАРПОВ (1951 г. р.), чемпион мира 1975-85 годов

После сравнительно спокойных шестидесятых на шахматном троне вновь воцаряется «государственный монстр». Какие же факторы предопределили такое явление нешахматного порядка, как двенадцатый чемпион мира?

Оговоримся сразу, что в чисто шахматном плане к Карпову претензий нет и быть не может: он — великий шахматист, и его послужной список впечатляет даже на фоне перечня побед любого другого чемпиона мира.

В свои лучшие годы Карпов не был первым среди равных, он был действительно сильнейшим, поэтому говорить о каких-то махинациях, обеспечивавших его победы не приходится. И все-таки он был одним из самых влиятельных и привилегированных членов советского общества — председателем Фонда мира, членом ЦК ВЛКСМ, кандидатом экономических наук, человеком, которого знали в лицо люди, далекие от шахмат. Зачем же понадобился советским властям столь бережно опекаемый фаворит?

По-видимому, причин тут несколько. Во-первых, перед самым «явлением народу Карпова» Фишер ярко продемонстрировал, что Запад также может побеждать. Во-вторых, во время матча в Рейкьявике «в не совсем безнадежном положении» Спасский повел себя столь независимо, что это не могло не послужить уроком Кремлю. Наконец, уже в пору чемпионства Карпова, бегство на Запад Корчного, сильнейшего на тот момент претендента, заставило власти еще раз задуматься об исключительности и необходимости Карпова.

Пожалуй, настал момент поговорить о роли шахмат в советском обществе и сравнить положение шахмат в СССР и на Западе. Об этом немало писалось, однако, не всегда до конца объективно.

Советский Союз, несомненно, явился первым государством, где шахматы стали частью национальной культуры. Шахматистам, даже бывавшим за рубежом, но не жившим на Западе постоянно, очень трудно, практически невозможно почувствовать всю глубину пропасти между общественной престижностью шахмат в СССР и статусом нашей игры в остальном мире.

В Советском Союзе, да и в постсоветской России, где «политики» Карпов и Каспаров баллотируются в Думу (беспрецедентно!), звание гроссмейстера гораздо престижнее ученой степени, а имена чемпионов мира и «просто» ведущих гроссмейстеров знают даже далекие от шахмат люди. Переселившись девять лет назад в Америку, автор этих строк проводил любопытный эксперимент: каждому новому знакомому-американцу задавался один и тот же вопрос: «Кто такой Роберт Фишер?» Даже после наводящих вопросов мало кто давал правильный ответ. В России порой мягко писали, что Фишер «не слишком популярен у себя на родине». Да он здесь попросту мало известен!

Как следствие, и огромная разница в финансовых возможностях. Какой западный гроссмейстер может содержать «штаб», как у двух последних советских чемпионов мира? Нам возразят: сегодня «два Ка» оплачивают свои штабы сами. Но ведь слава Карпова и Каспарова, их сегодняшние доходы, во много раз превышающие доходы ближайших конкурентов, базируются — у Карпова исключительно, у Каспарова почти исключительно — на завоеваниях советского времени. К этой, последней, мысли мы еще вернемся.

Исключительные финансовые возможности советских чемпионов в сравнении с их западными коллегами хочется проиллюстрировать еще одним примером. Популярная программа «Chess Assistant» оригинально была разработана группой программистов специально для подготовки Карпова к матчу в Мерано. Можно вообразить, в какую сумму обошлась бы западному гроссмейстеру попытка создать подобную программу для индивидуальной подготовки!

К сожалению, наряду с такими благоприятными возможностями, Карпов в пору своего шахматного могущества пользовался и огромным влиянием. Гроссмейстерам, помогавшим ему, перепадали «капли золотого дождя»: их ждали поездки на престижные и выгодные турниры, удобные синекуры. Попавшие в опалу горько расплачивались за непокорность: теряли место под солнцем, становились «невыездными».

Трон достался Карпову без боя, и западная пресса тут же окрестила его «бумажным чемпионом». Несправедливая кличка не выдержала испытания временем: Карпов оставался бесспорным лидером мировых шахмат на протяжении доброго десятилетия и на сегодня имеет самый внушительный в шахматной истории послужной список — количество его турнирных побед превышает число подобных успехов у любых двух других чемпионов, вместе взятых. Тем не менее, защищать титул в матчах Карпову было нелегко: его первый же исторический соперник оказался весьма достойным и по-спортивному очень злым. О противостоянии Карпова и Корчного написано так много, что повторяться уже не хочется. Задержимся лишь на одном моменте, имеющем непосредственное отношение к нашей теме.

В семидесятые годы «с подачи» Фишера стала актуальной идея «безлимитных» — до определенного числа побед — матчей. Мы еще будем иметь случай поговорить о несостоятельности подобной формулы боя, а пока лишь укажем на проблему, которую безлимитный матч на первенство мира поднимал незамедлительно. Издавна чемпионы шахматного мира пользовались привилегией сохранять свое звание при ничейном исходе матча с претендентом. В безлимитном матче следование этой традиции фактически означает фору в два очка (скажем, при игре до шести побед ничью в матче можно объявить только при счете 5:5, а значит минимально возможный перевес претендента — 6:4). Вполне естественно, что советская сторона при обсуждении регламента для безлимитного матча Карпов — Корчной 1978 года подняла этот вопрос. Неудивителен и результат тех дебатов: согласившись на игру до шести побед в любом случае, то есть поступившись «ничьей в пользу Карпова», советская федерация выторговала взамен… матч-реванш в случае поражения чемпиона. Почему Корчной согласился на такой «обмен» — понятно: «вечному» претенденту хотелось хоть на год стать чемпионом, и для него важнее всего были условия ближайшего матча с Карповым. Но почему молчал шахматный мир, уже однажды признавший нелепость реваншей и отменивший их? По-видимому, следует признать, что та громоздкая система розыгрыша первенства мира была по-настоящему популярна лишь в Советском Союзе, а на Западе ею никогда всерьез не интересовались. Не случайно и рухнула та система практически одновременно с развалом СССР.

В 1978 году в Багио Корчной был близок к победе, и все же в борьбе с Карповым он имел мало шансов: и штаб секундантов у советского чемпиона был гораздо сильнее, и прочие возможности заметно выше. Для успешной борьбы с Карповым требовался не просто шахматист, сравнимый с ним по таланту, но и человек, располагавший в случае необходимости поддержкой в высших эшелонах власти.

В середине восьмидесятых такой претендент появился.

Глава XIII

ГАРРИ КАСПАРОВ (1963 г. р.), чемпион мира с 1985 года

Огромный талант, высочайшая работоспособность и прекрасные условия для совершенствования предопределили практически безоблачный путь тринадцатого чемпиона мира к вершинам мастерства. Лишь став претендентом, Каспаров впервые столкнулся с трудностями. Ему исторически не повезло: если Карпов созрел, как претендент, в период чемпионства американца Фишера, то Каспаров решительно постучался в двери высшего общества, когда советские власти имели своего чемпиона и были им вполне удовлетворены. Гениальный шахматист оказался не нужен собственной федерации! В результате, в 1983 году шахматный мир стал свидетелем уникального действа: под совершенно идиотским предлогом советские функционеры пытались сорвать полуфинальный матч претендентов между Каспаровым и Корчным, причем, вопреки обыкновению, абсолютно не нападали на Корчного и явно провоцировали ФИДЕ засчитать поражение Каспарову! И им это почти удалось, но… вмешался азербайджанский лидер Г.Алиев. Ни для кого не секрет, что противостояние Карпов — Каспаров имело, помимо шахматной, и политическую подоплеку, причем «коса тогда нашла на камень».

К сожалению, политизированность шахматного конфликта двух великих чемпионов часто неблагоприятно отражалась на карьере других гроссмейстеров. В свое время мы писали о том, как Алехин препятствовал участию некоторых гроссмейстеров в крупных международных турнирах. При Карпове и, особенно, при Каспарове подобная политика становится нормой и уже никого не удивляет. Можно вспомнить, например, как в начале девяностых годов молодой и перспективный гроссмейстер В.Епишин, один из секундантов Карпова, блокировался Каспаровым на международной арене, по «непонятным» причинам не попадал в кандидатский список сборной России. Еще раньше Каспаров совершенно абсурдно обвинил одного из своих помощников Е.Владимирова в шпионаже в пользу Карпова, и талантливый гроссмейстер пережил, по-видимому, столь сильное потрясение, что его карьера по сути дела закончилась.

Думается, проблема не только в личных качествах Карпова и Каспарова. Вероятно, классическая система розыгрыша первенства мира сама по себе создает предпосылки для развития негативных явлений в шахматном спорте.

Матчи Каспарова с Карповым оставили двойственное впечатление. Специалисты не раз отмечали их высочайший шахматный уровень, а теоретические дуэли на главных магистралях ферзевого гамбита, староиндийской защиты и защиты Грюнфельда привлекали внимание как профессионалов, так и высококвалифицированных любителей. Однако в спортивном отношении это были жалкие матчи — не динамичные и малопривлекательные для широкого круга любителей. Уже первый поединок наглядно продемонстрировал полную несостоятельность безлимитной системы. Предложенная Фишером, формула эта, видимо, только Фишеру и подходит. В 1992 году в Югославии Фишер заявил, что все матчи Карпова с Каспаровым были «договорными», и в обоснование своего мнения высказал весьма любопытную мысль: Карпов и Каспаров нередко соглашались на ничью, едва миновав дебютную стадию, что, по мнению Фишера, в безлимитном матче совершенно абсурдно, поскольку при такой «гроссмейстерской» ничьей играющий белыми фактически жертвует «цветом». Всегда отличавшемуся бешеной энергией Фишеру попросту не понять, что другие гроссмейстеры порой готовы поступиться цветом фигур ради лишнего дня отдыха.

«Два Ка» так и не смогли закончить свой безлимитный матч. Потом они его переигрывали. Затем играли матч-реванш — шахматный мир расплачивался за беспринципность, допущенную накануне поединка в Багио. В результате Карпов не успел в следующий цикл, и его пустили сразу в «суперфинал», специально для этой цели придуманный. Потом они играли вновь. И вновь…

Да, они превосходили в те годы других гроссмейстеров. Но ведь и условия для этого имели беспрецедентные в практике мирового спорта.

А их «штабы»! Невольно вспоминается один румынский фильм 80-х годов. Боксер-эсэсовец отбирал себе спарринг-партнеров из числа заключенных в концлагере. Иногда он засовывал их в специальные мешки и отрабатывал удары на таких «грушах». Садист утверждал, что удар лучше ставится, если в процессе тренировки чувствуется тело. «Живыми мешками» называл он свои «груши». «Живые мешки» в лагеря Карпова и Каспарова советская система поставляла чуть ли не по разнарядке, а сколотив себе в те годы приличные состояния, эти два «крокодила», как их без обиняков называет Спасский, и в постсоветское время продолжают заправлять в шахматном мире.

Выше мы уже намекали, что классическая форма розыгрыша первенства мира отнюдь не случайно пришла в упадок одновременно с кризисом советской политической системы. Теперь мы попытаемся обосновать этот тезис.

Долгие годы в борьбе за корону фактически участвовали почти исключительно советские шахматисты. Среди западных конкурентов даже сильнейшие (Решевский, Найдорф) зачастую не являлись профессионалами. Матч на первенство мира, как правило, становился внутрисоветским делом, и «рублевый» призовой фонд в нем решающего значения не имел — не формальным призовым фондом жили в те времена советские шахматные короли. И все же в Рейкьявике, Багио, Мерано, Севилье и Лондоне чемпионам было приятно в дополнение к своим бенефициям положить в карман сотню-другую тысяч долларов. В обывательской среде начались разговоры о баснословных доходах шахматистов.

Однако, когда в начале 90-х годов советские люди столкнулись с мировыми экономическими реалиями, выяснилось, что те гонорары были отнюдь не велики, и для поддержания чемпионского имиджа без государственной поддержки требуется попросту больше денег. Привлекательной для матча на высшем уровне теперь считается сумма приза в 1-2 млн. долларов. Как и следовало ожидать, находить столь щедрых спонсоров для шахмат нелегко. При удаче деньги, похоже, можно найти в любой части света: в России, где неважно с деньгами, зато хорошо с шахматами; в Америке, где неважно с шахматами, зато хорошо с деньгами; в Европе, где иной раз готовы раскошелиться ради своего претендента (англичане, например, платили, когда играл Шорт). Однако, все это — при удаче и от случая к случаю. Ни один спонсор еще не поддерживал такие матчи более одного раза. Похоже, сам ход матчей разочаровывает спонсоров.

Не стал исключением последний матч Каспарова на высшем уровне. В Нью-Йорке, под крышей знаменитого World Trade Center за титул чемпиона мира по версии Professional Chess Association, заключившей контракт с крупной корпорацией Intel. Как высокомерно держали себя Каспаров и его сторонники по отношению к ФИДЕ, заручившись поддержкой Intel! А что случилось потом? На партиях матча присутствовали лишь десятки зрителей; американские газеты освещали матч очень скупо, причем, что самое печальное, — по убывающей, то есть последние партии освещались хуже, чем первые; американское телевидение проигнорировало матч полностью. Не удивительно, что Intel отвернулся от шахмат.

И все-таки Каспарову выгодно искать случайных спонсоров для своих матчей. Именно для матчей! Спонсор (как правило, крупная компьютерная фирма) дает деньги на проведение ЧЕМПИОНАТА МИРА, а формула розыгрыша ему безразлична, и Каспарову выгодно делить эти деньги с одним соперником, а не с сотней.

Да и шансы на победу у Каспарова выше именно в длительном матче. Не все понимают простую истину: чтобы успешно сыграть в длительном матче необходим исходный капитал — деньги на подготовку, на приобретение «живых мешков». Именно благодаря наличию этого капитала Карпов и Каспаров на сегодняшний день сильнейшие матчевые бойцы.

Именно поэтому Карпов и Каспаров бесконечно ссылаются на 110-летнюю историю, закрывая глаза на тот очевидный факт, что любая история — лишь бесконечная вереница реформ на пути к прогрессу.

«Крокодилам» выгодна старая система. Им удобно влиять на прессу, на организаторов, поджидать выявляющегося в жестокой борьбе соперника, а потом сразу получать миллион за матч с ним. А вот вступить в борьбу в равных со всеми условиях «крокодилы» боятся — можно потерпеть неудачу и лишиться всех привилегий.

И все же старая система, за которую сегодня из последних сил цепляется Гарри Каспаров, фактически уже умерла. И невозможно обвинить в ее смерти конкретного человека или организацию. Она умерла естественно и закономерно, потому что никакая система не вечна в этом мире. И то, что главный защитник старой системы Гарри Каспаров на деле во многом способствовал ее гибели, лишний раз подтверждает историческую неизбежность реформ.

Мы стоим на пороге демократии в шахматном мире, и сегодня нам нужны решительные, талантливые, располагающие средствами лидеры, которые возглавят нас на пути к прогрессу.

ЧТО ДЕЛАТЬ?

Шахматная академия гроссмейстера А.Ермолинского в Огайо раз в три месяца объявляет лучшего игрока минувшего квартала. Недавно в такой роли впервые назван человек, не сделавший ни одного хода на шахматной доске в официальных соревнованиях. Несколько странный выбор, однако вклад Кирсана Илюмжинова в современный шахматный спорт, действительно трудно переоценить. Нынешний президент ФИДЕ, возможно, талантливейший организатор и, несомненно, крупнейший спонсор в истории шахмат.

Мы весьма подробно рассмотрели различные вариации классической формы борьбы за шахматную корону. То была история шахматной монархии. История блестящая, очень нам дорогая, но… уже история. Как мы отмечали выше, шахматная монархия умерла сама собой, ее никто не отменял волевым решением. Сегодня многим кажется, что она еще жива, лишь переживает кризис. Однако, по нашему мнению, эти люди глубоко и безнадежно заблуждаются. В шахматах наступает демократия, которая должна характеризоваться наступлением подлинного профессионализма, то есть повышением уровня экономической защищенности профессионалов.

К сожалению, время работает против нашей игры. По-видимому, шахматы (как и, к примеру, литература) принадлежат к тем областям человеческой деятельности, которые по мере наступления технического прогресса не выдерживают конкуренции и постепенно утрачивают свою привлекательность. Сегодня многие надеются на Интернет как на исключительно удобный «мир» для пропаганды шахмат. Мы не склонны разделять такого рода оптимизм: как только Интернет в техническом отношении существенно ускорится, более зрелищные дисциплины вытеснят оттуда шахматы, подобно тому, как это произошло на телевидении. Однако печальные прогнозы отнюдь не означают, что мы должны смириться с неизбежным, вместо того, чтобы по мере сил стремиться продлить век популярности шахмат.

В последние годы оживилась дискуссия об авторских правах шахматистов на сыгранные ими партии. Полемика по этому вопросу естественным образом подняла проблему материального положения шахматных профессионалов. Были созданы специальные комиссии, результаты работы которых малоутешительны — шахматы прокормить не могут.

Что делать? Как изменить положение вещей? Ведь в шахматы «приходит» не так уж мало денег. Вот только распределяются эти деньги совершенно несправедливо. Ни в одной области человеческой деятельности на сегодняшний день нет такой огромной разницы в доходах между самым сильным и его ближайшими конкурентами. Добавим еще, что нигде самому сильному не позволяется так редко и на столь вольготных условиях доказывать свое преимущество.

Радикальный и привлекательный выход из положения предложил президент ФИДЕ К.Илюмжинов. Суть его системы (уже прошедшей проверку на практике) в следующем. Сотня сильнейших шахматистов в локальном соревновании из микроматчей по олимпийской системе ежегодно или раз в два года определяет чемпиона мира. На розыгрыш чемпионата мира спонсоры охотнее, чем на иное соревнование, выделяют значительную сумму, которая делится пропорционально результатам между всеми участниками. Таким образом, даже выбывшие из борьбы на первом же этапе гроссмейстеры ежегодно или раз в два года получают очень солидную надбавку к своим доходам, и стабильно входящие в первую сотню рейтинг-листа шахматисты могут существовать от практической игры.

Первое такое соревнование, завершившееся в январе 1998 года в Лозанне, прошло в целом успешно, хотя, конечно, не было идеально организовано, что вполне простительно для первой попытки такого рода. Неоднократно отмечался, как возмутительный, факт допуска сразу в финал чемпиона мира по версии ФИДЕ А.Карпова. Нам кажется, что на старте локального соревнования абсолютно все участники должны быть в равных условиях. На наш взгляд, логичнее всего, если в чемпионате мира будут неизменно участвовать 128 шахматистов, и все они будут начинать борьбу с первого раунда.

Высказывалось мнение, что такое соревнование должно называться «турниром претендентов», а его победитель — получать право на матч с чемпионом мира. Однако, под «турнир претендентов» гораздо труднее найти деньги, чем под «чемпионат мира», и опять получится, что призеры такого соревнования получат по несколько тысяч долларов, а его единственный победитель — не более, чем первый среди равных! — поделит с чемпионом пару миллионов.

И все-таки, кое-какие разумные привилегии чемпиону мира сохранить можно. Можно сохранить и матчи на первенство мира как соревнования, способствующие развитию теории шахмат.

Автор этих строк хочет предложить следующую компромиссную систему розыгрыша первенства мира.

Один раз в два года (в четные годы) 128 шахматистов, включая чемпиона мира, разыгрывают чемпионский титул по «системе Илюмжинова». Если чемпион мира побеждает в этом соревновании, то он сохраняет свое звание на следующие два года. Если же побеждает другой гроссмейстер, то он становится чемпионом мира, однако через год (в нечетный год) обязан защищать свой титул против прежнего чемпиона в матче из 12-16 партий.

К сожалению, прийти к какому-либо компромиссу на практике нелегко. Что ждет шахматный мир? Поживем — увидим…

ноябрь 1998 г. — январь 1999 г.

Текст книги представлен для ознакомления. Любое использование в коммерческих целях запрещено!

Автор: Валерий Сегаль




Комментарии

Добавить комментарий